Джоанн Харрис - Небесная подруга

В то утро солнце сияло золотом, отражаясь в сводчатых окнах колледжа Магдалины, и я чувствовал себя на седьмом небе. Спеша через мост, я начал тихо напевать, как вдруг мое внимание привлек шум. Я остановился.

Иногда я размышляю: что, если бы я не обратил внимания на этот звук, если бы прошел по мосту, не оглянувшись? Но куда там! Она слишком хорошо все рассчитала. Понимаете, я отчетливо слышал, как что-то падает в реку — точно, не ошибешься.

Была весна, вода в реке стояла высоко. В сотне ярдов бурлил водослив, упадешь туда — мигом затянет в шлюз. Поэтому плавать на лодках с той стороны от моста запрещалось, хотя глупец, способный на такое, вряд ли нашелся бы. Я застыл, отыскивая взглядом бревно, разбитую лодку или другой плавучий мусор, ставший источником звука. И тут увидел ее — бледное лицо, провалы глаз, вздувшееся вокруг тела светлое платье; все черты смазаны, размыты, будто она уже была призраком.

Я окликнул ее и увидел, как качнулась в потоке воды голова, словно усталый ребенок приник к подушке. Ни отзыва, ни взмаха руки, ничего. Я даже подумал, что она мне чудится, настолько нереально все выглядело. Но тут же осознал, что это не совпадение, не видение, а несчастная женщина, которую от ужасной смерти отделяет лишь полминуты, и я один могу ее спасти. Я побежал — она знала, что побегу! — на ходу избавляясь от пальто, пиджака и ботинок, а очки свалились сами. Я задыхался и кричал: «Остановитесь! Эй! Мисс! Сударыня!» — и не отводил от нее взгляда. Я спрыгнул с набережной в нескольких футах ниже по течению и сразу окоченел от холода. Река неторопливо несла девушку ко мне. Мои босые ноги коснулись придонного ила — по крайней мере, место было не самое глубокое. Вскоре я дотянулся до нее, ухватился за платье и сжал пальцы, как тиски. Тонкая ткань порвалась, но я уже крепко держал девушку, почти потерявшую сознание, и отчаянно пытался выбраться на берег. Не знаю, долго ли это длилось и как мне удалось справиться — я никогда не был человеком действия, но в те дни мне помогали молодость и невежество, так что кое-как, цепляясь за неровную кирпичную облицовку набережной, я сумел вытянуть нас обоих в спокойную воду. Сначала я вытолкнул из реки ее, потом вскарабкался сам и какое-то время лежал, дыша тяжело и прерывисто, из носа шла кровь. Женщина замерла в той же позе, как я ее оставил, голова запрокинута, руки разбросаны, но веки подрагивали и дыхание было ровным. «Она же замерзла!» — спохватился я, принес пальто, которое валялось первым в ряду моих брошенных на берегу вещей, и кое-как натянул ей на плечи — теперь, когда опасность миновала, я боялся коснуться ее, словно она могла рассердиться за фамильярность.

Меня поразила ее красота.

В то время в Кембридже хватало красивых женщин. Их можно было встретить в театре, на приеме, на балу, они гуляли рука об руку со своими кавалерами в парках или катались на лодках по реке. Но эта девушка с первого взгляда показалась мне гостьей из иного столетия. Она была изящна и полупрозрачна, как тончайший фарфор, трагически бледна и нежна. Высокие скулы, полные губы, детские черты лица. Я предположил, что волосы у нее окажутся рыжими, когда высохнут. Но ее красота заключалась не в этом. Она была искрящейся, сияющей, надменной, словно уродство существовало лишь для того, чтобы оттенять ее. Такие женщины и в лохмотьях становятся только милее; наверное, король Кофетуа [2] Легенда о любви короля Кофетуа к нищенке упоминается в нескольких пьесах Шекспира («Ромео и Джульетта», «Бесплодные усилия любви», «Генрих IV») и в английской поэзии того времени; она изложена в стихотворении Альфреда Теннисона «Нищенка». Этому сюжету посвящена картина прерафаэлита Эдварда Бёрн-Джонса «Король Кофетуа и нищенка» (1884). думал о том же, когда глядел на нищенку.

Женщина открыла глаза — серые, почти лиловые. Пустота в них при взгляде на меня сменилась исступлением, поразившим мое сердце.

Она прошептала:

— Я не умерла?

— Нет, вы не умерли, — бездумно ответил я. — Все будет хорошо.

Разумеется, тогда я еще ничего не знал. Я сказал это, просто чтобы ее успокоить. Но хорошего больше не было — ни в тот день, ни потом.

Полосатая кошка запрыгнула на колени к Элис, словно напоминая, что та уже полчаса сидит в кресле и ничего не делает; пора бы потрудиться. Вздохнув, Элис поцеловала Кэт в мохнатую мордочку и опустила на пол.

Кошка мяукнула и перекатилась на спину, полосуя когтями воздух. Элис усмехнулась и перевела взгляд на свой набросок: спящая кошка, тело и лапы очерчены уверенными карандашными штрихами, детали наполовину прорисованы коричневой тушью.