Алессандро Д'Авения - Белая как молоко, красная как кровь

— Почему бы тебе не отнести ей моё письмо? — спрашиваю Сильвию.

Она отвечает, что сейчас не самое подходящее для этого время, и печально опускает глаза. Наверное, она права. Беатриче много спит, когда проводят химиотерапию, и совсем обессилела. Её часто тошнит. И у Сильвии не хватает смелости пойти к ней и передать чьё-то письмо. Наверное, сейчас не стоит этого делать. Думаю, Сильвия права.

Говорим о школе. Эрика-которая-пишется-через-Каппу стала ходить с Лукой. Выглядят неразлучной парой. Это странно, потому что Эрика-которая-пишется-через-Каппу обычно хорошо училась, а теперь уже дважды не смогла ответить урок. Накануне они с Лукой где-то гуляли. Лука никогда особенно не занимался и теперь каждый день после школы куда-нибудь уводит Эрику-которая-пишется-через-Каппу. Они без конца болтают о всякой чепухе и целуются. Эрика-которая-пишется-через-Каппу говорит, что обнаружила, будто учёба, в сущности, не так уж и нужна. Теперь, когда у неё есть любовь, она переоценила всё остальное. Потому что только любовь дарит человеку хорошее самочувствие. Права Эрика-которая-пишется-через-Каппу, я согласен с ней. Говорю Сильвии, что быть влюблённым — это действительно счастье. Сильвия согласна со мной, однако говорит, странно, что, влюбившись, человек так меняется. Если Эрика-которая-пишется-через-Каппу раньше всегда хорошо училась, почему же теперь, когда влюбилась, перестала заниматься? Будто превратилась в какую-то другую Эрику-которая-пишется-через-Каппу: словно сама не своя.

И почему это Сильвия всегда умеет прицепиться к какой-нибудь мелочи, о чём бы ни шла речь и что мне кажется таким простым и понятным? Она поставила под сомнение даже устоявшееся представление о влюблённости. Спрашиваю, а она влюблялась ли когда-нибудь. Кивает и рассматривает свои ногти.

— В кого?

— Секрет. Может быть, когда-нибудь скажу.

— О'кей, Сильвия, уважаю твоё право на личную жизнь, и знай, что всегда можешь рассчитывать на меня, если нужно сохранить какой-нибудь секрет.

Сильвия скромно улыбается и потом рассказывает про Николози. Николози — учила физкультуры. Ей около пятидесяти, в молодости, может, и было хороша, но теперь уже нет. Всеми силами старается выглядеть моложе и потому очень смешна. Никто не отваживается сказать ей об этом. Она не такая, как Карневале. Карневале — учила биологии. И хотя ей уже исполнилось пятьдесят, она всё ещё красива, как может быть красива пятидесятилетняя женщина. А Николози одевается как девчонка, и потому смешна. Так или иначе, Сильвия рассказала, что Николози явилась в школу в такой мини-юбке, что мальчишки чуть с ума не сошли.

— Да ну! И я упустил такое…

Сильвию заклинивает:

— Лео, ты свинтус!

— Нет, я лев…

В общем, ребята снимали её на мобильники.

А тебе разве не нравится, когда на тебя обращают внимание?

Сильвия, чуть помолчав, отвечает:

— Нравится… даже очень… Но я никого не хочу заставлять смотреть на меня. Одни женщины знают, как это сделать. Другие предпочитают встретить человека, который действительно интересуется ими, и хочет постепенно завоевать дружбу и доверие, как бывает в мечтах…

Вот и об этом ещё нужно поразмыслить. Мечты, как звёзды: их блеск видишь, только когда гаснут все искусственные огни. Хоть они и прежде находились там же, ты не видел их из-за слишком яркого света вблизи тебя. Сильвия заставляет меня думать. И делает это нарочно. Засыпаю почти сразу. Я не привык долго думать. Засыпаю, сожалея о том, что упустил в школе. И всё же, прежде чем проваливаюсь в сон, у меня мелькает мысль, что я не теряю ровным счётом ничего из необходимого для жизни…

Это же всем известно: школа никому не нужна. Если стану министром образования, первое, что сделаю, закрою все школы.

Проснувшись, сразу вспоминаю, что здесь же, в больнице, находится Беатриче, и наслаждаюсь этой мыслью, словно пастилкой «Ментос». Она позволяет забыть о боли, скуке и телевизоре. Когда самый прекрасный человек из всех, кого знаешь, оказывается рядом с тобой, всё, даже плохое, преображается. Прежде в нём не было никакого смысла. Теперь становится важным. Нужно подумать, что делать. Хочу хотя бы увидеть Беатриче. Теперь уже могу вставать с постели. Рука на перевязи, шея всё ещё в гипсовом воротнике, но уже нет необходимости лежать неподвижно. Рентгеновские снимки хорошие.

И я решаюсь. Встаю с кровати. В таком помятом виде я, конечно, не образец элегантности и не могу даже переодеться, снять пижаму. Но что поделаешь. В больнице привыкаешь к такой одежде. Невероятно, как быстро перестаёшь стесняться собственной пижамы перед незнакомыми людьми. Это нормально для больницы. Наверное, потому, что здесь все равны перед болезнями и страданиями. Настолько равны, что пижама превращается в некую обязательную униформу, которая стирает все прочие различия. На мне же красивейшая папина пижама. Мама принесла, потому что папина пижама большого размера, её легче надевать на гипсовую повязку. К тому же чувствую папин запах, и мне кажется, будто я дома.