Вика Варлей - Подземные реки

– Ты чего?

– Вылезала из какого-то мешка! Чувствую себя бабочкой!

– Не ты первая! Почему бы нам не отметить твой прорыв блокады шоколадным тортом к чаю?

– С удовольствием…

Обновление было таким мощным, таким опьяняющим, что окружающие и сама Вика только дивились. Девушка пела, задирала на ноги выше ушей и готова была кувыркаться прямо на улице. В каком гробу она жила все это время? В гробу и в цепях. Жить и чувствовать, оказывается, можно совсем по-другому!

Вика стояла на набережной, облокотившись на перила и улыбалась. Каждой клеточкой сейчас она чувствовала жизнь, ее ритмы, биение своего сердца. Вика огляделась. Сколько людей вокруг! Какие приятные, живые лица! Теперь она понимает их страхи и опасения, заставляющие поступать так, как совсем не хочется. Может по полкам разложить любую болезненную ситуацию и докопаться до причины их бед. Рассказать бы всем, насколько приятно выбраться из мазута, в котором она возила ногами, уверенная в том, что это нормально. Она только-только начала приходить к мысли, что действительно заслуживает лучшего в жизни: счастья, радости, любви, семьи, детей, благополучия, достатка, покоя. Да и кто не заслуживает?

На ум пришла проповедь священника. Вика лишь хмыкнула. Она давно уже не та дурочка, которой можно внушить, что получать удовольствие от жизни – плохо. Что гораздо благороднее смириться с тем, что есть, довольствоваться малым, ограничивать себя во всем. И ждать смерти, как спасения. Насекомые, наверное, и то живут лучше. Кто это сказал? Наверняка те, которых также ограничивали, унижали, подавляли, проявляли к ним жестокость и запрещали, запрещали… И разве это – жизнь? И разве уныние – не смертный грех? А что еще остается, как не унывать при постулатах ограничения и уничижения себя. И что потом остается? Пытаться хоть как-то, пусть искусственно вызвать те самые эндорфины счастья и там, в алкогольном или наркотическом рае забыть про реальность. Хоть какая то радость, пусть и искусственная. Так зачем создавать такую реальность? Первая и основная заповедь – возлюби себя, возлюби ближнего своего. Большинство на самом деле не умеет делать ни первое, ни второе, – рассуждала Вика, – но зато способно показать внешнее подобие миролюбия и любви к ближнему, не к себе. К себе стыдно, – осудят. Разве можно себя хвалить? Сказать что-то хорошее? Нельзя! Почему нельзя? Почему про другого сказать хорошее можно, а про себя – нельзя? Других осуждать нельзя, а себя – можно? Про любовь к ближнему говорить можно, а к себе – нет. Невозможно любить ближнего, пока он причиняет тебе боль, обижает или оскорбляет. Невозможно любить ближнего, пока ты сидишь по уши в собственных страхах, как в паутине и не научился любить себя самого и уважать. Не научился защищать, беречь и заботиться о себе. Не научился баловать себя и ценить каждую свою особенность; свой длинный нос, ворчливость или желание поспать до обеда. Радоваться существованию на этой земле. Не научился без чувства вины, без оглядки делать и говорить то, что нравится. Пока не научился любить себя сам, пытаться выдавить из себя любовь к кому бы то либо еще просто глупо. Полюбив себя, ты начнешь притягивать тех, кто тебя тоже начнет любить, видеть тебя твоими же глазами и тогда действительно люди покажутся лучше и чище. И искренне захочется ответить им взаимностью. А отдавая, ты получишь еще больше любви обратно. Ведь все возвращается бумерангом… Но как это сделать? Как? Как действительно сложно, оказывается, полюбить себя…

«Как вообще понять что это такое – любовь?» – думала Вика. Кого она действительно любит? Сознание тут же указало на племянника, на Даньку, который вызывал в ней улыбку и восхищение, а еще волну нежности. Какой бы он не был грязный, сонный, капризный, одетый или в одних трусах, искусанный комарами и с шишкой на лбу, причесанный или со спутанными вихрами на сладко пахнущей макушке, он неизменно вызывал в ее душе любование. Такие же светлые чувства она испытывала к брату. Так хотелось порадовать его, простить ему все, что бы ни натворил, поддержать. Ну почему она не умеет так же относиться к себе? Какая еще заноза сидит в ее памяти?

Сначала по плану был банк, чтобы снять деньги с книжки. Затем турфирма. Вика, одетая в норковую шубку, плотно облегающие темные брюки и в ботинках на высоком каблуке уверенной походкой приближалась к хорошо знакомому турменеджеру – Ирине. Нужный стол размещался в самом конце большой светлой комнаты, разделенной рядом новеньких стульев пополам. Заметив по-женски придирчивый взгляд Ирины – эффектной блондинки, к которой она уже успела подойти вплотную и даже присесть рядом, Вика сообразила, что сделала большую глупость. Что значит – привычка! Ничего приятного от беседы с одинокой и прожженой девицей ждать особо не приходилось. Колесникова уже предвидела целых шквал точечных ударов по своей личной жизни. Все же Колесникова собралась с духом и продемонстрировала саму любезность. Ирина улыбнулась в ответ и начала разворачивать боевые ряды: