Миша Дефонсека - Выжить с волками

Наступил вечер, я выбрала дерево с широким стволом, чтобы аккуратно прислонить к нему спину. Я была уже достаточно далеко оттого ужасного человека и не могла идти дальше. Рядом с собой я положила маленькие кусочки еды (немного сыра, немного сала) и закрыла глаза. Должно быть, я задремала, потому что не заметила, как животное приблизилось, но, когда я открыла глаза, еды уже не было.

Эта «собака» на самом деле так же одинока, как и я, поэтому мы сможем жить вместе. Я поискала ее взглядом — она была довольно далеко, я видела ее не полностью: она опять наблюдала за мной, стоя на худых лапах и слегка опустив голову. На следующий день она по-прежнему была рядом, и на следующий — тоже. Я шла, напрягая больную спину, медленно двигалась вперед, чтобы больше не чувствовать режущую боль в пояснице. И «собака» шла рядом со мной.

Сначала я поняла, что это не самец. Потом она начала выть, и я стала сомневаться в том, что это животное — собака. Дедушкины собаки время от времени выли, задирая морду к небу, но это было совсем не то. Это животное выло долго и по-другому. Я поняла, что это волк.

Папа приносил мне маленькие книжки про животных, а мама показывала картинки, на которых были собаки, зайцы, лошади, бараны, львы, змеи, слоны и, конечно, волки. К счастью, мама никогда не внушала мне страх перед этими животными. Она ограничивалась тем, что читала мне надписи, которые сопровождали картинки, никак не комментируя то, что было на них нарисовано. Волк живет в лесу, лев — в джунглях, орел летает по небу… и так далее. В моих воспоминаниях они никому не причиняли зла, поэтому не были опасны. Я воспринимала этого волка как собаку, которая была взрослее меня, и не считала его злым зверем. Никто не рассказывал мне сказку о Красной Шапочке или что-то подобное. Напротив, я словно играла с окружающими животными. Они могли быть только друзьями, спутниками в дороге. Некоторые позволяли мне приблизиться, другие нет, и я по-своему понимала их поведение. Они, как и я, боялись людей.

В моей голове был рай животных, и мне всегда было шесть лет, там время останавливалось. Даже сегодня я убеждена, что поведение зверя зависит от того, как с ним обращается человек. Если он агрессивен или испуган, то животное будет реагировать соответствующим образом. Если он спокоен и дружелюбен, то он может наладить контакт. Связь между мной и волчицей установилась через два-три дня. Я пыталась привлечь ее, подвывая, будто разговаривала на ее языке. Она медленно приближалась, чтобы потом осторожно идти рядом со мной. Я всегда спала, свернувшись калачиком, потому что только так могла облегчить боль в спине. В последний раз волчица была рядом так долго, что я не могла в это поверить, я говорила себе: «Должно быть, это потерявшееся животное, люди причинили ему зло, как и мне». В конце концов она улеглась рядом, прижавшись к моей спине. Тепло, которое я вскоре почувствовала, было очень приятным — оно сделало меня счастливой. Мне было хорошо, и я старалась не шевелиться.

Так как это была самка, я назвала ее мамой Ритой, как дедушкину собаку. Она шла за мной легко и неслышно на своих худых лапах, а я разговаривала с ней тихим, спокойным голосом. Приручить животное имело для меня только одно значение: я хотела, чтобы она осталась со мной, чтобы я больше не была одна. Теперь, когда по ночам она согревала мою спину, спать было так хорошо. Если я двигалась на четвереньках, она тыкала меня мордой, и я катилась по земле. Волчица облизывала меня, я стала ее малышом, между нами установились отношения мать-дитя, вместо дружеских, на которые я изначально рассчитывала. Для меня так было даже лучше. Когда ей не нравилось то, что я делаю, она показывала зубы. Например, мне захотелось обнять ее за шею, а она подняла губы и обнажила клыки, я убрала руки — и она успокаивалась. Я быстро усвоила урок, несмотря на то, что это приводило меня в замешательство. Как только ей не нравилось что-то в моем отношении к ней или в поведении, она с рычанием бросалась на меня и швыряла на землю. Я всегда немного пугалась, когда она прижимала меня к земле, но то был страх наказания, как у ребенка, которого собирается отшлепать взрослый. Хотя меня никогда прежде не наказывали. Все происходило очень быстро: она толкала меня, роняла на землю, ставила лапы по бокам и смотрела на меня сверху вниз. Я инстинктивно падала на спину и тихонько скулила, как щенок, чтобы объяснить ей: «Я ничего не делаю, я больше не двигаюсь!..» И на этом все заканчивалось. Я не всегда понимала, что именно делаю не так, но ее присутствие, ее душистый серый мех утешали меня — я снова чувствовала, будто засыпаю, укрытая мамиными волосами.