Юрий Мамлеев - После конца

Служители были молчаливы, но вдруг стала приходить Армана и с нею невыносимый карлик Нон. Когда они пришли первый раз, Сергей не удержался и с тяжелым чувством спросил карлика, откуда он знает русский язык.

Нон указал пальцем вниз, и было трудно понять, что он имеет в виду. Но карлик с улыбкой пояснил, что он был членом тайного подземного сообщества. Якобы прятался от властей, а потом его простили.

– Но при чем здесь русский язык? – раздраженно повторил свой вопрос Сергей.

– Это получилось случайно, – почти пропел Нон.

Вообще он вел себя неподобающе: раза два почему-то упал на пол, сидел на стуле безвинно, а то вдруг начинал вертеться и бормотать. Это быстро проходило, и все заканчивалось той же самой зловеще-ласковой улыбкой.

Разговор о русском языке быстро оборвался тогда. Ведь рядом с ним на стуле сидела некая молодая женщина по имени Армана, и, взглянув ей в глаза, Сергей понял, что она здесь имеет власть. И тогда, собрав силы, забыв о причудливом карлике, он спросил, почти закричал:

– Где же мои русские? Они ищут меня, они в отчаяньи, сделайте же что-нибудь хорошее, доброе! Помогите хотя бы им!

– Молодой человек из далекого прошлого! – воскликнула Армана. – Как вам не стыдно! Мы только и делали одно хорошее и для вас, и для окружающих. Об одном только прошу вас – не понимайте «хорошее» так инфантильно! Вы же не ребенок из «периода золотого сна»…

Сергей ахнул, но вдохновился ее умом и образованностью. С его языка не слетел вопрос о «периоде золотого сна», он знал это от Валентина. Но сейчас в состоянии «сна из преисподней» ему было тяжело говорить об этом.

– Да, да, конечно, я инфантилен. Но будешь инфантильным, когда с тобой так обращаются, – обидчиво ответил он.

На лице Арманы сияла сама доброжелательность.

– Побойтесь Демиурга, юноша. Вас кормят, моют, стригут ногти, вежливо обращаются, что вам еще надо. Смиритесь со своим счастьем. Обычно бывает хуже. Но мы не хотим обычного…

– Скажите, а вы не ведьма? – доверчиво спросил Сергей.

– Сразу видно, что вы доисторический человек. Время ведьм прошло. Для девушек у нас иные, не менее приятные сюрпризы… Но это не по моей части.

– Что мне делать?

– Теперь быть самим собой, и вас выпустят. Бодритесь!

Нон, который прямо-таки сидел у ног Арманы, чуть не тявкнул в заключение.

Три дня Армана не появлялась. Но потом вдруг пришла, и все изменилось.

Завтракать и обедать теперь полагалось не в кровати, а в небольшой соседней комнатке. Армана согласилась обедать вместе с Сергеем, чтобы составить ему компанию. Нон же вообще почти ничего не ел.

Первый совместный обед затянулся на два с половиной часа.

Армана опять удивила Сергея. Она с бесконечно милой улыбкой завела разговор на богословские темы. Сергей не мог не радоваться, глядя на нее. Сердце его начало оттаивать. В то же время тревога не могла покинуть его. Мельком он бросал изучающие взгляды на Арману. Приятное, вполне европейское, нежное женское лицо и глаза, излучающие успокоение. Правда, иногда взгляд ее вдруг становился неестественно тяжелым, словно в ее глаза положили камни. Сергея это настораживало, но не больше.

Нон же сидел смирно как школьник. И не взвизгивал более.

– Ну, вы довольны? – под конец обильного обеда с «бюво» спросила Армана. – С божьей помощью вы сюда к нам попали, с божьей помощью и выйдете, – добавила она с еле заметной усмешкой. Сергея передернуло:

– Вы что, хотите сделать из меня богоборца?

Армана весело, без сарказма рассмеялась.

– Сережа, Сережа, побойтесь Демиурга… Какой из вас богоборец? Я и то не могу похвалиться этим званием. А кстати, богоборцы ваших времен были просто обыкновенные невежды…

Сергей отпил «бюво».

– Поразительно, мы тут наслышаны, что у вас религия и материализм запрещены, их попросту нет…

Армана встала:

– Это для черни. Простой или высокопоставленный, все равно: кому надо, тот знает все, – сухо ответила она.

…Обеды продолжались. Но чем больше Сергей обедал, тем ему становилось хуже и хуже, несмотря на богословские диспуты и милосердие Арманы. Но взгляд ее порой тяжелел все больше и больше. И вскоре произошел перелом. Им овладел ужас.

Он понял, что за ним наблюдают. Как наблюдают и откуда – он не отдавал себе отчета. Но он чувствовал чье-то присутствие. Тихое, затаенное, но до кошмара враждебное. Это была леденящая, напряженная и непрерываемая враждебность, скорее даже ненависть. Но ненависть не личная, а какая-то тяжелая, абстрактная ненависть к нему за то, что он такой, какой он есть.