Но ненадолго! Секунда, и этот тип снова показывал клыки! Он мог в одну секунду или повеситься, или снести одному из нас стриженую башку! С ним лучше было не встречаться, с этим сентиментальным хорьком. Он влетал к нам в класс, как в курятник!
«Теперь вы только по воскресеньям будете с чистыми носами!» — не прекращал он запугивать. Мы ржали на лекциях. Мы привыкали. И наши головы становились седыми от муки и от опыта. Еще бы! Образцы муки. Да. Нам ее давали пощупать, понюхать, помять, укусить, плюнуть, растереть на ладони, сдуть в другую, засунуть щепотку в нос, протереть глаза, хоть в жопу засунь, только назови правильно! Сорт!
«Придурки! Не дышите! Я же сказал! Не ды-ши- те! Вдохнул и заткнись! Задержи дыхание! Передай лоток другому! Во-о-от так! А ты? Да хоть пробку в зад забей! Откуда воздух травишь?»
Нас учили быстро, перебежками! Когда на тебя орут, ты или глохнешь, или слух становится острым, как у крота!
Мастак был рожден для сильных чувств. Он жрал ненависть и запивал отвращением! Он был гол в своем презрении, в своих криках, в ругани, в своей раскаленной бешеной злобе на нас! Тупоголовые! Еще немного, и он начнет кусаться! Точно! Он жрал недожаренные котлеты! Я сам видел! Они сочились кровью! И в своей свирепости он был откровенен с нами. По крайней мере до тех пор, пока мы не прибили его ботинки! Гвоздями к полу! А он летел к завхозу! Оказывается, он был влюблен! Джульетта его ждала у входа! Она протягивала ему свои близорукие глаза! Вытягивала руки! А он, сбросив сапоги, влетел в ботинки! И вытянулся перед ней! Да. Он замер в воздухе! Он планировал! Простер к ней руки! И трахнулся об пол. Сразу. Плашмя, как линейка!
Господи! Какие мы были сволочи! Ха-ха! Настоящие Монтекки! Даже еще веселей! Мы не верили ни ему, ни ей! Даже если б они оба отрезали перед нами свои головы! Даже если б они предстали перед нами в самом устрашающем виде! Мы бы не поверили!
Мы все вошли в такой лес, где не было еще места ни вере, ни ужасу... В этом мягкозеленом лесу юности мы терзали, рвали друг друга и никак не могли насытиться. Это было время чудес! Время роста во все стороны. Мы были слепы. Слепы и послушны любому влечению...
***
Раньше была только голая теория. А теперь — практика. Да. И вот. Нас привезли на элеватор.
Голуби... Сначала мы увидели голубей. Жирные и неповоротливые! Их надо было спихивать с дороги, чтоб пройти! В сущности, у нас перед глазами происходил такой же процесс, какой происходил, когда пингвины шаг за шагом разучивались летать! Эти сволочи из птиц превращались в черт знает что! И кроме! Эти черт-знает-что были с клыками! Как у овчарок. Они могли бы перекусить на лету кошку!
Нас привезли сюда сначала, чтоб так, обнюхать воздух, посмотреть на наши носы. В смысле, чтоб аллергия не проявилась. А то, говорят, у некоторых на муку нет, на мышей нет, на работу есть, но терпимая, а вот когда уже на элеваторе, в страду, когда стоишь в облаке тончайших волосков из колосьев — вот тогда начинается! Носы опухают, уши, да, такие становятся, что головы не повернешь! Ветер создают. Из носа, вернее из розового башмака на морде, течет в два ручья, глазки как два пупка! Морда жопу напоминает, да так, что, кажется, аллергик просто снял штаны и на руках разгуливает!
Вот и привезли нас на пустой элеватор — посмотреть, а вдруг у нас рожи опухнут.
Урожай был уже в шляпе.
«Так, ну чё столпился?! — орал мне в ухо мастак. — Дороги давай считай! Сколько здесь дорог?!»
Как будто я здесь был один! Может, я и занимал много места, но это — от обалдения! Нас было девять маленьких муравьев перед этим дворцом! Даже не муравьев, а муравьиных вшей! Такой он был огромный. Я стал считать дороги, которые сюда сходились. Их было семнадцать. Семнадцать укатанных, убитых, твердых, как бетон. Со всех сторон летом сюда сползались машины с зерном.
Элеватор казался пустым даже издалека. Довольно мрачный уголок. Да. Я бы не удивился, если б из огромных, просто для циклопа ворот выскочил скелет с косой верхом на старухе Яге. Но это еще полдела. Ха! Нам предстояло туда войти! У меня мурашки бегали. Туда-сюда, волнами, даже неприятно. Что-то мне подсказывало, что этот домик для циклопа станет для меня совсем другим, чем для остальных. И я давал пройти другим, а сам топтался, никак не решаясь. Я чувствовал: все мое тело, все поджилки не просто тряслись, а мелко вибрировали! «Не скоро ты выйдешь отсюда», — визжали руки. «Не торопись!» — орали уши. «Вали назад, домой на печку», — трепетали желудок и печенка...
Читать дальше