Дмитрий Бортников: спящая красавица

Я решался на это не часто. Что-то здесь было... В том, что я чувствовал к ней. Во всем этом. В прикосновениях, в песнях. Да. В моих колыбельных. В моих попытках ее укачать. Усыпить. Чтобы потом держать на руках. Сколько хочу. Трогать. Смотреть. Прижимать к себе... Гладить... Прижимать крепко- крепко... Причинить боль. Да. Чтобы ее почувствовать... Именно. Чтобы ощутить ее тело. Ее жизнь. Чтобы стать ею...

Иногда, редко-редко, перед тем как уснуть, я вздрагивал, да. От ее запаха. От призрака ее запаха. Он приходил ко мне. Он приходил ко мне... Это от меня не зависело. Я ничего не мог поделать! Я даже почти забывал его! И тут он приходил! И так всегда. Всегда. От меня ничего не зависело...

Сходство. Да. Похожесть. Да не было в ней ничего похожего на мать. Никакого сходства. Матерью там и не пахло! Ничего общего! Ничего. Абсолютно. Меня это обрадовало.

Сколько раз я это слышал...

Да нет, странно! Я сама удивляюсь! Она ни на кого не похожа! Ни на меня, ни на Него!.. Откуда вообще она?! Ни на бабку, ни на деда...

Она была сама по себе. Да. Еще раз скажу — меня это обрадовало. Где был отец? Не важно. Кто он — тем более наплевать! Кто мать? Учитель музыки. Это я услышал, но и это — не важно. Была только она. И все. Что надо кроме?

Если б она была на кого-то похожа... Мне от этой мысли не по себе. Да. Мне это не нравится. Не нравится. Вообще сама идея не нравится. В этом есть что-то жалкое, нет? Что-то тревожное. Неприятное. Опять, опять, опять... Снова, снова те же лица, те же лица, еще и еще... Какая тоска! Что-то жалкое, бессильное...

Сходство с родителями... Может быть и наоборот, нет? Родители становятся все более похожи на детей. Родители чувствуют после рождения детей что-то странное... Да. Будто ребенок, вот этот, он был всегда. Всегда. Не было времени до него. Нет. Только с ним. Именно так. Он был всегда. Они чувствуют что- то такое. Что-то подобное. И это со всем примиряет, нет? Со всем. С жизнью, с болезнями, а потом ведь и сходство. Оно — тоже все смазывает. Оно тоже...

А с ней было все нормально. Никакого сходства.

Брать девочку на руки и уходить. Бормотать, укачивать, шептать... Чтоб успокоить, да, чтоб она затихла, чтоб доверилась... И медленно понести ее туда, где смородина. Туда, в мое убежище. Туда, где я мог ее рассматривать. Но это трудно. Матери ведь слышат, как волки. Что?! Это мой! Мой плачет!.. Куда я мог ее унести, чтоб мать уже не слышала? Туда, откуда уже никто ничего не услышит...

А так — нет. Я старался ее задобрить. Кормить. Хлеб, свежий толстый кусок, и помидор. Горячий, да, прямо с куста. Я разрывал его и протягивал. На... На...

И сок тек по нашим рукам. Щипал наши невидимые ранки. Она осторожно кусала, с моих рук. Свой кусок она роняла в пыль. Она боялась его держать. Это понятно. Да. Я это понимал. Плоть слишком тяжелая, открытая... Незнакомая. Сок высыхал, и она хныкала. Я не мог понять, в чем дело! Ранки! Поэтому. Сок щипал ей запястья, щеки. Вытирать она не давалась! Еще хуже! Она вопила! И я нес воду. Мыл ей лицо. Осторожно. Да. А она выпячивала губы. Сжимала губы и глаза. Чертовка! Это было трудно, да, мыть ей лицо. Хорошо еще, она не кусалась. Ни разу. Нет. Ни разу не попробовала. И потом мы забывали про еду. Она сразу мчалась в игру.

Кудри, платье... Ее запах. Голая, слепая писька, складка, просто складка... Ее повадки. Вдруг она кааак давай хохотать! Ей щекотно! Где оно, где это щекотное место?! Так хочется ее рассмешить. Развернуть, да, чтоб она открылась. Или заплакала. Да. Дети ведь очень открыты в плаче. Очень открыты...

Мне ее оставляли.

Не бойся. Он заботливый. Любит детей... Жалко, у него нет младшей. Сестры. Ольга с ним так не носилась. Нет. А он любит. С детьми. Заботится... Сам не поест... Она ведь у тебя уже просится?..

Моя мать это умела. Она успокоила эту женщину. Она пела ей тихую песню...

Ее сон... После плача. Она хотела есть, она уставала бегать, так рыдала... Я терпел. Она вырывалась из рук. Она падала на колени! Она рыдала! Я терпел. В конце концов она разрешала взять себя на руки. Я держал, дожидаясь, пока она уснет. Мммм, напевал я в груди, мммм-мм... Еще глубже. Мммм-м-ммм-м... Вооот. Еще глубже... Руки отнимались, но я все держал ее. Она расслаблялась, обвисала, да, вся разворачивалась, и рот... Ее рот открывался. Тогда я опускался на колени, осторожно-осторожно... Я садился. Это нелегко. Совсем нелегко... Она теперь лежала у меня на коленях. Укрытая моими руками. Да. Как в убежище. От солнца, от ветра... Откуда я все это знал? Как надо складывать руки? Что бормотать? Откуда? Где я все это видел?.. Не знаю. Нет.