Дмитрий Бортников - спящая красавица

Стать им, когда он лежал, засыпая, а эта чертовка пела ему, шептала в ухо, близко, близко, еще ближе... Она, казалось, хотела войти в него, проникнуть ему в ухо! Как червячок! Как паучок! И пела пела шептала, чтоб что-то в нем открылось, а она тут как тут, как пчелка — раз и нырнула в цветок!

Она нашла его рану. И проникла в его душу...

Это была его судьба. Он имел судьбу. Поэтому. У него была такая судьба! Вот это-то и хотела узнать эта ведьма. Его судьбу! И никто, даже он сам, не мог изменить свой полет, свое скольжение к смерти. Никакое волшебство не могло поднять его над судьбой.

Мне становилось страшно, когда он входил в мои сны. Я так сжимал челюсти, что потом, утром, вся рожа болела! Будто всю ночь грыз орехи!

Но это еще ладно! Я-то хотя бы мог проснуться, пусть и со сведенными челюстями, но проснуться! А он? Он — нет. Нет...

Мы лежим в этом саду. В саду предательства, такие спокойные, как солдаты, как солдаты, которых уже никто не может ни убить, ни предать... Мы спим, глубоко-глубоко...

Но как оказалось, ха-ха, мертвых солдат, глубоко спящих, как раз и легче всего предать!

Тень. Чья-то тень наползает. Конечно, это же дядя! Как я сразу не догадался! Теперь дело за ним. Его подружка, сучка сделала свое дело, и теперь дело за ним! Но что он сделает? Я готов вскочить! Разбудить отца! Не спи! Очнись! Измена!

Бить его, по лицу, по незнакомому, по лицу, которого никогда не видел, по солнечному лицу, рвать одежду, тащить, плеснуть воды в лицо! Только вставай! Вставай!

Но я не мог даже пальцем двинуть. Это все ведьма поработала! Я не мог даже открыть глаза. Веки! Ха- ха! Да легче ресницами кирпич поднять, чем веки!

Тень остановилась над нами. Я слышу, как они перешептываются. Дядя и его сестренка! И тут я чувствую, как тело рядом со мной, мой отец, начинает уменьшаться! И кто-то его берет на руки! Когда раньше я бы мог себе это представить? Кто это смог его оторвать от земли?!

Ведьма взяла его тело, ставшее легким, как перышко. Она взяла его на руки и, напевая, унесла... Он уменьшился! Превратился в червячка! В зародыша! Чтоб он не проснулся, она продолжала напевать... Так она и меня укачивает, поет поет, а потом несет, несет, несет в кроватку и там кладет, чтоб я ни хрена не понял! И, отходя, все поет поет поет... Эту свою колыбельную... Может, она меня отпевает?.. Может, я умер?.. Ведь всегда в колыбельных слышны эти песни по мертвым. А дальше я уже храплю... Дальше — все...

Так и здесь. Она его несла, продолжая напевать, нашептывать на ухо. А на его место, на еще горячее место моего отца рядом со мной лег дядя.

Что было потом? Ничего не было... Ха! Ничего! Абсолютно никакого следа... Я уже об этом и думать забыл. Серьезно... Там, где долг, там всегда чувство вины. Они всегда в одном кармане! Орел и решка на монетке! Да! У меня нет таких денег. Нет и все! Ни в одном кармане, ни в другом. У меня орел и решка — отдельно... Теперь... Да. Я их не путаю. Еще ни разу...

Что-то было не так во всем нашем роду! А? Нет? Вы так не думаете? Это можно заметить невооруженным глазом! Но как раз род и вооружил наши глаза! Чтоб никто ничего не видел!

Эти стоны матери и шепот Ольги: «Не трогай ее! У нее месячные! Тих-х-хо! Чё топаешь?!.. »

Хмурое лицо дяди.

«Опять? Да сколько можно?! Сколько! О-о-о! — причитала мать. — Моя башка! Ох, голова! Как обручи!»

Соседки останавливались от ее крика. Они замирали... Я думаю, мать сама себя не слышала.

Настоящее страдание вызывает уважение даже у счастливых. Уж не говорю про несчастных! Соседки, оцепенев, стояли посреди дороги. Почти каждое воскресенье было одно и то же, но они никак не могли привыкнуть. В этой головной боли, в этом вопле они чувствовали что-то, от чего их кровь, старая кровь замирала в жилах!

Мать слепла от крика.

А стоило ей на секунду очнуться, она видела перед собой кучку соседок с глазами как половники!

«Ну чт-о-о-о... — стонала она. — Что вам надо?!»

Они начинали советовать. «То приложи. А вот шалфей. Моему помог. Тысячелистник. Зверобой. Лепестки красавки. Да какие лепестки?! Какой красавки?! Ей помогут медвежьи ушки! Только они. Да- да! Как рукой снимет!»

Ха-ха! Они ей, колдунье, советовали! Ей! Что куда приложить! Мир точно вывихнул сустав! Все пальцы! Печень мира перевернулась... Сердце оторвалось... И уж травкой его не вернешь.

Наверное, она единственная знала, что это. Эта боль... «Ох, моя проклятая головушка!» — кричала она. Теперь я знаю: она попадала в точку! Может быть, так она отпугивала проклятье? Или пыталась перекричать, обмануть тех демонов, которые терзали ее мозг! Ее череп, шею, позвоночник и все кости! Все! Включая мизинец на ноге! Соседки чуть не крестились от суеверного ужаса. Стоило матери только начать! Всегда, каждое воскресенье! Эти воскресенья! Думаю, в аду всегда воскресенье! Вечное воскресенье.