Дмитрий Бортников - спящая красавица

Те, кто похоронил своих жен, знают это. Эту память о чем-то, чего будто никогда и не было...

Мать лежала в больнице. В этом городе. И не было ничего как будто. Ничего не было... Только сон. Все это только сон. Долгий сон.

Мать звонила в общагу. Она что-то просила. Говорила, что у меня изменился голос. Да.

Я отвечал, что это от молчания. Я думал: а может, она меня на этот раз не узнает? Я был готов говорить с ней тысячью голосов. Лишь бы она говорила не со мной.

«Знаешь, а ты мне приснилась, дочка. Сегодня. Сейчас. После обеда».

Я кивал головой.

«А я? — волновалась она. — Ты меня видишь во сне?!»

«Да, — сказал я. — Да. Вижу».

«Ты врешь! Ты меня совсем забыла! Неблагодарная! Я тебя так любила! А ты?! Ну почему ты врешь?! Мне! Матери! Почему ты меня не видишь во сне?! Почему... »

И она положила трубку. Я слушал гудки. Долго- долго. Очень долго. Далекие гудки. Я не мог положить трубку. Не мог отвести сухих глаз от этого длинного поезда гудков... Я не знал, когда этот поезд кончится. Я думал, он бесконечен. Я не видел ни начала, ни конца. Все началось без меня. Да. И пусть так же кончится.

Сначала ей разрешили выходить во двор. Сначала во двор. А потом и дальше, в сад. Постепенность — вот был девиз этого дома. Да! Постепенность и еще раз постепенность! Здесь умели ждать. Подкладывали под больных удобрения, как в цветы! За ними ухаживали, как за новым сортом баклажанов! Тот из них, кто хотел двигаться, — мог начать! Но потихоньку! Да! Постепенность! Самое главное — не форсировать события! Им выдавали сначала игрушечные лейки! Они ходили, как дети! Прижимали эти желтые лейки к груди! Это был хороший знак! Просто прекрасный! Первый зов собственности! На втором этапе были ложки. Серьезно! Суповые ложки. Те, кто овладел лейками, получал в собственность ложки. Не две! Нет! Не сразу. Одну. Чтобы копать землю! Кропотливость — второй кит, на котором стоял этот дом. Терпение! Первый раз я не поверил, когда увидел! Точно! Две тетеньки сидели на корточках и шевырялись в земле! Это не я придумал! Это было их слово! Я даже не спросил, они сами сказали! «Шевыряемся в земле». Да. Они подняли головы. Как дети. Они подняли глаза, как дети, которые ждут свою мать. Они выглядели если не счастливыми, то... Очень и очень занятыми. Они были в шапках. И халаты. Черные стеганые халаты. На спине хлоркой написан номер. Я искал глазами мать. На улице ее нет.

Женщины смотрели на меня. Я не знал, что сказать, и отошел. Они продолжали копать землю. Шевыряться в земле. С этими ложками. Так терпеливо. Я видел их руки в земле. Я смотрел на их руки. Пальцы... У этих рук были лица. Да. Эти лица смотрели на меня...

Здесь было плохое финансирование. Врач мне так и сказал. У него было усталое лицо. Он всем это повторял.

«У нас плохое финансирование. Очень плохое... Тяжело. Сами понимаете. Живем вот... На подножном корме... »

Он смотрел на меня внимательно. В глаза. Не так, как эти женщины. Трудно сказать как. Он был в очках. Мне он понравился. Маленького роста, он был спокоен. Да. Я подумал: он так устал, что уже забыл свой рост. Повторяю, мне это очень понравилось. И еще! Он сказал мне «вы»! Это меня вообще покорило.

Я спросил про мать. Как она.

«Ничего. Пока все идет нормально. Надо ждать. Она не выходит. Да-да. Из палаты. Нет, ну конечно! В туалет — да. Она там не одна. С ней вместе женщина. Кажется, они уже общаются. Что? Ну, дружить — это громко сказано. Нет. Пока нет. Ну, или я не заметил. Хотя что-то есть... Знаете, у женщин это бывает как-то совсем по-другому. Как-то неявно. Очень откровенно и неявно. Нечего сказать. Вчера я был на обходе. У вашей матери очень красивые волосы. Она их так заплетает. Так плотно. Так хорошо. Вот... Я и сказал ей. И говорю: как вы заплетаете волосы? Оказывается, это ее соседка. Они по утрам друг другу заплетают. Я вот дочь когда в школу собираю, никак не могу заплести. Все рассыпается. Что? Неужели! Правда? Вы можете меня научить?! Удивительно. Сами? Вы сами научились?!»

Я вдруг остановился. Уже было такое. Да! Это чувство сна... Я стоял как истукан. Ни слова. Я бы не смог сейчас вспомнить свое имя! Я видел перед собой близко-близко волосы матери. Я снова их заплетаю. Две косы. Три пряди. Средняя всегда в середине. Всегда. И туго. А потом обе косы вокруг головы. Да.

Глаза врача. Он что-то говорил. Губы, по крайней мере, шевелились. Я бы правда его научил заплетать косы. На своей матери. Показал бы, как надо. Главное — не слишком тянуть, но чтоб получилось плотно. Это не трудно. Дядя Петя говорил: «Глаза боятся, а руки делают... »