Мать все рассчитала. Она сразу попала. Тронула именно там, где надо! Она всегда этим отличалась! Могла сразу найти выключатель в незнакомом доме! В полной темноте! Да. Сразу. Там, куда она протягивала руку, — там он и был! В том-то все и дело. И здесь она знала, что все зарастет. Почешется- почешется и успокоится...
***
Это лето войдет в историю. Такой жары никогда не будет. Никогда! Те, кто выжил... На них будут показывать пальцем! Продавать билеты!
Мать сидела в предбаннике. Здесь хотя бы можно было дышать! На улице мы вдыхали огонь! Мы превратились в факиров! Мы жрали пламя!
Она начала распускать волосы. Она даже что-то напевала. Так обычно, так обыкновенно... Я носился как ошпаренный. Я так радовался, что не убил ее!
Заливая ведро за ведром, я никак не мог наполнить этот ебаный бак! Будто все выливалось в дыру! Я не мог ее заткнуть!
Не думать. Ни о чем не вспоминать. Только ведро. Одно, второе. И снова к речке. Когда же оно наполнится?! Раньше в него столько не влезало?! Вперед, вперед. Зачерпнул одно, второе. Вперед, вперед...
Засохший лепесток мыла. Мать, мурлыча, начала раздеваться. Я все это так хорошо помню. Каждую секунду.
Я отвернулся. Я стоял не двигаясь. Не мог ни моргнуть, ни проснуться...
Никогда я не хотел этого! Нет. Никогда. Даже не смешно! Спать с ней? Да мне ни разу и в голову это не приходило! Никуда не приходило! Ни в одно место! Даже когда я меланхолично плавал в мошонке своего отца! И тогда мне это не мерещилось!
Никогда ее запах не вползал в мои сны. Никогда я не молился, чтобы мой отец умер! Никогда! А теперь она раздевалась. Она напевала. «Котик серенький коток... котик се-е-ренький лобок... при-и-иди котик ночевааать, нашу Оленьку качааать... » Меня еще не было, когда у них была эта песня. Я был еще в отцовской мошонке! А мать уже пела Ольге «Котик, серенький коток... ».
Сестренка всегда была впереди! На плечо, на грудь впереди! Мне эта песня досталась уже поношенной! Я ведь все носил за всеми! И не только! Я и так спал как убитый! Без котиков! Еще надо было трясти! Таскать меня вниз головой, чтоб разбудить! А ее — нет. Ольга просыпалась мгновенно. Как от толчка.
Мать села ко мне спиной. В тот день она мне приказала надеть красное платье.
Я не мог двинуться. Запах разогретой бани меня сводил с ума.
«Лягушка-лягушка... Ты вышла замуж за жабу... » — бормотала мать.
У меня волосы на голове зашевелились! Она бредила.
«Жаба-жаба. Царь-жаба... Забери моего сына, верни мою дочь. Верни мою любовь. Положи ее в полночь на полок. В сухом месте... Там травка свежая... Мягко будет моей доченьке... Отдай мою душу! Возьми лучше его душу! Его душу! Возьми сына!»
Дальше я не понимал. Она перешла на инфразвук! А потом снова:
«Сон-трава распускается. Сон век не приходил ко мне. Всю жизнь не спала. Царь-жаба, а царь-жаба, принеси мою дочку. Положи мне на грудь... Унеси сына моего, верни дочь. Царь-жаба, а царь-жаба — кто мне спинку потрет? Кто мне глаза закроет? Кто мою дочку возьмет? Кто внуков мне поднесет? Кто ноги мои согреет? Я вся грязная... Дочка! Твоя мать грязная... Кто космы эти расчешет?.. »
Она раскачивалась и приговаривала. Осталась только в юбке. Все это время я смотрел на ее худую спину. Я не видел ее лица... Я бы этого не хотел. Видеть ее лицо. Нет.
И тут она замерла. Молча повернулась ко мне. Ее подозрительные, хитрые глаза. Я понял, что все. В эту секунду она перешла по канату на другую сторону безумия. Совсем. Вся. Она меня не узнавала! Окончательно.
Я понял — надо бежать! Бежать, бежать и не оглядываться! Бежать через реки, через степи, через города на другой конец земли! Туда, где сейчас ночь! Бежать, бежать...
Я очнулся в мертвой стране. Надо было смываться.
«Ну! Что встала, дочка?! Заходи, мне спинку потрешь... »
Я никогда не видел ее такой.
«Не стой на пороге... Ты что? Брезгуешь своей мамкой? Входи... »
Я наклонил голову и вошел. Я уже перерос эти низкие двери...
Она сидела сгорбившись и левым глазом косила на меня. Она была как старая лошадь, испуганная старая лошадь! Она боялась идти на бойню.
Если б я вздрогнул, мы все бы, наверное, проснулись. Все. И что было бы? Не знаю. Пробужденье от кошмара бывает еще страшнее.
«Ну что ты, доченька?.. Ну?.. Я замерзаю... Намыль меня. Помой спину. Мой живот. Мою грудь... »
Я искал глазами мочалку. Потом наклонился к ее груди.
«Я тебя ею кормила-поила... Вот. Вот так. Спасибо тебе. Спасибо, царь-жаба, что вернул мне мою доченьку на ночь. Только на ночь... »
Она вдруг приложила палец к губам и насторожилась. Она прислушивалась. Так, будто слушала ответ. Будто слышала эхо.
Читать дальше