Андрей Яхонтов - Роман с мертвой девушкой

Под занавес затянувшегося вояжа мы оказались в заброшенном городе Криампур. Развалины произвели на испытанную гвардию духоподъмное впечатление.

— Хорошо, что рано или поздно дворцы приходят в упадок! И ничего, ничего не остается. Только камни и песок. Пыль. Вот бы суметь интенсифицировать реакции разложения, гниения и разрушения… Перекинуть их на Эйфелеву башню, на Биг Бен и Кремль! — размечтался Свободин. — Вот уж мы тогда покуршавельничали бы в сласть!

Заслышав наши голоса, в щели меж руинами торопливо уползали змеи, а попугаи затевали в бывших чертогах знати скандальный хай. Вдоль бывших улиц за нами следовали худые оборванцы и предлагали, купить выловленные в море раковины, свежесорванные фрукты и поделки из дерева: фигуры многорукого Будды и Ганеши — со слоновьей головой.

— Снимайте, снимайте роскошество! — приказывал операторам Гондольский. — Наши предтечи… С хоботами вместо носов, с огромными ушами, с избыточным паучьим количеством конечностей!

Один из продавцов пытался всучить мне вырезанную из «железного дерева» (так он отрекомендовал товар) трость, я колебался: мастер просил дорого, но сувенир какой-никакой из поездки надо ведь привезти. Сопровождавший гид (он представлял аналогичный проект улучшения имиджа со шри-ланкской стороны) отгонял попрошаек и твердил: в специальном магазине, куда еще заглянем, безделушки значительно дешевле. Умолявший приобрести трость ремесленник снижал и снижал цену, объясняя уступчивость тем, что его детям нечего есть, я поддался уговорам и полез за бумажником. Гид силой вырвал у торговца резную палку и переломил пополам.

— Не смей обманывать! — кричал он. — Никакое это не «железное дерево»!

Обратившись ко мне, повторил:

— В магазине, куда вас повезу, я заранее договорился о скидках.

Я не мог удержаться и не пнуть скулившего резчика.

Как по команде, мои попутчики разразились бранью и с одобрительными возгласами и воинственными кличами ринулись его дубасить. Он пытался защититься, а потом, повалившись в пыль, пополз к кустам. Но его догнал врач-шутник. С разбега вспрыгнул ногами на спину поверженного, а когда тот захрипел и перевернулся, устроил из его грудной клетки батут. Под каблуками трещали ребра.

— Ату его! Ату! Пусть запомнит наш имидж! — кричал Пипифаксов.

Когда доставившая всем удовольствие экзекуция завершилась, Фуфлович приблизился ко мне и сказал:

— Видел лицо этого дикаря? Тонкое, с правильными чертами. Я специально старался попасть ему в кадык и переносицу носком ботинка!

Разрекламированный гидом магазин поразил убожеством и дороговизной поделок. Бродя меж трафаретных Будд и унылых Шив, я с сожалением вспоминал тонкий рисунок переломленной трости. Узор, нанесенный отвергнутым и исколошмаченным нищим, был превосходен. Увы, вернуться в вотчину умельца не представлялось возможным, темнело, а следующим утром мы ехали в слоновий заповедник (врач-шутник хотел приобрести пару слонят для личного зверинца). Я купил в дрянном магазине слоноголового Ганешу, но в гостиничном номере обнаружил: хобот наспех приклеен к фигуре, выточенной из рассохшегося дерева, и вот-вот отвалится.

На другой день, наблюдая себя на телевизионном экране (репортаж об очередном дне визита транслировался по всемирной интернетовской паутине), допер: хитрый гид получал в халтурной сувенирной лавке гарантированные комиссионные… Ужаснувшись тому, в чем участвую, я долго не смог уснуть под марлевым антимоскитным балдахином. «Что делаю? — думал я. — Затаптываю, изничтожаю талантливое, расчищаю дорогу бездарному».

Кафка был для своего времени смелым фантастом. В его рассказе человек преобразуется в насекомое. Но если бы австрийско-еврейский гиперболизатор творил сегодня, он считался бы скучным реалистом: мутации, перетасовывающие людей в жуков, мух и микробов (а также гиен и носорогов, что отмечено абсурдистом Ионеско), — происходят повсеместно, процесс принял характер эпидемии. Так что, возможно, наступило время громоздить обратные мечтания: о том, как из-под жучиных подкрылков и тараканьего обличья брезжат, а то и проклевываются начала существ, пытающиеся вспомнить себя людьми. Впрочем, о том, чтобы обернуться принцем (сбросив с себя под влиянием Аленького цветочка мохнатую шкуру) или, в одночасье выпрыгнув из лягушачьей пупырчатой шкурки, стать красавицей и принцессой, — люди грезили всегда. Мысли о дивной метаморфозе, как о вполне реальной достижимости, издавна бередили нутро все больше и бесповоротнее озверевавших двуногих. Нетерпение было велико, вот и старались скорее сжечь (с глаз долой) бородавчатую оболочку, спалить ее в печке — чтоб не мозолила глаза и не напоминала о компрометирующем прошлом, чтоб не осталось даже шанса вернуться в земноводность… (И дабы воссияла незамутненная и необремененная гадкими гирями телес душа!) Однако процесс очеловечивания (как и одичания) не одномоментен, тянется тысячелетия и, даже согласно сказочным срокам и предписаниям, не позволяет (а запрещает!) палить исходники: возможность отступления назад, в тритоньи трясины и пиявочные болота, в тину и ряску должна наличествовать, альтернативу выбора нельзя отнимать… Не стоит также торопиться и усердствовать при разрушении памятников тиранам и убийцам, возведенным в ослеплении и страхе. Эти монументы могут пригодиться… Да и зачем бунтовать против зеркал? Ну, разбил неугодное отражение — но оригинал-то остался неизменным и торжествует.