Андрей Яхонтов - Роман с мертвой девушкой

— Ничего, ничего, годится, — пробормотал он. И обратился к Подлянкину. — Кого он напоминает? На что смахивает?

— На поставленную ребром и после этого раскатанную асфальтовым катком морскую звезду, — без запинки рапортовал мой друг.

Ответ не удовлетворил карлика.

— Смахивает на луноход, — отчеканил он и осклабился. — Ему бы еще суковатую палку в руки… Или костыли. Лучше костыли. Сходство будет полнейшим!

С его подачи прозвище прилипло накрепко, коллеги (я сходу был зачислен в штат), иначе как земным аналогом космической конструкции меня не окликали.

— «Лунохода» в кадр, «Лунохода» крупным планом! — раздавалось со всех сторон.

В студии, под сияющими софитами, отщелкали необходимое количество проб и дублей. Подлянкин позаботился, чтоб процедура не затянулась, она и впрямь представляла собой чистую формальность, после чего в течение двух часов я был утвержден в качестве ведущего нового цикла передач «Красота спасет мир». Помогая заполнять анкеты для отдела кадров и бухгалтерии, опухший благодетель с жемчужным нимбом пел осанну своему (а теперь и моему) шефу-пигмею, чьи врожденные сметка и интуиция, оказывается, не знали равных среди ньюсмейкерской верхушки.

— У него нюх на рейтинговых людей. Вот увидишь, ты стяжаешь славу, — тараторил Подлянкин. — Станешь нашим брендом. Знаменем. Рупором и эталоном новаций, охвативших вещательный процесс.

Я с трудом верил в происходящее и лишь ошарашенно кивал.

Настоящая фамилия карлы, как выяснилось со слов Подлянкина, была Душителев, но при назначении на высокий пост в телекоммуникационную корпорацию он сменил паспортные данные и звался теперь Ольбрыхтом Эйнштейновичем Свободиным, не без гордости заявляя, что принял гражданский постриг и взял символический псевдоним намеренно, в связи с демократическими преобразованиями, омывшими страну. Подлянкин сообщил: следуя примеру шефа, он тоже обзавелся новыми генеалогическими реквизитами и звучной фамилией — Гондольский.

— Красиво? — допытывался он. — Спервоначалу хотел стать Азнавуром Гадским или Глебом Подлейским, но остановился на венецианской версии…

Находясь во власти противоречивых чувств, я не перечил, а он продолжал величальную сагу о высокочтимом руководителе: в поисках подобающей жилплощади (под стать головокружительно высокому посту и влиятельному положению), Свободин приказал администраторам подыскать ему квартиру непременно на проспекте Свободы, дабы условия проживания соответствовали статусу борца за независимость и раскрепощенность.

— Полной грудью приверженцу реформ дышится только на проспекте Свободы, — повторял следом за Свободиным-Душителевым Подлянкин-Гондольский.

Приглянувшийся новоиспеченному начальнику дом включили в перечень объектов, подлежащих капитальному ремонту, какого-то вросшего в анфиладу комнат старичка-профессора переселили на окраину, а телелидер с семьей занял подобающие освобожденные от предыдущего обитателя апартаменты.

— Тоже подбираю себе палаццо под стать фамилии, — доверительно сообщил Гондольский. — Хочу неподалеку от Центрального канала или вблизи Моста Вздохов…

Он предрек, что и я со временем поселюсь где-нибудь на Пляс-Пигаль или подле Сан-Суси — в зависимости от того, какой крен возьмет передача. Ее тем временем широко рекламировали: публиковали фотографии — сделанные в качестве проб и младенческие, якобы из моего семейного альбома, а на деле не имевшие ко мне ни малейшего отношения, вероятно, заимствованные из чужих архивов или (предположительно) найденные в ведомственной картотеке приюта для несовершеннолетних. Обо мне (вкратце, а то и пространно) сообщали: рос сиротой, скитался по вокзалам, курил дурь и воровал, примкнул к опасной шайке и ограбил церковь. Похищенная икона замироточила у меня в руках, я раскаялся и удалился в лесной скит, там был обнаружен съемочной группой, которая теперь трудилась под моим началом. Подробно рассказывалось, как тяжело перенес организм наркотическую ломку, и цитировались никогда не срывавшиеся с моих уст премудрости (почерпнутые из Омара Хайяма и Монтеня). Лживые, выспренние, высосанные из пальца строки вызывали неловкость и замешательство, однако, продолжая оставаться в потрясении от закрутившейся интриги, я не перечил. Жизнь, по всему чувствовалось, завязывается в тугой, неведомой конфигурации узел.

Она и до этого, бывало, пыталась выкинуть непривычное сальто-мортале, отчубучить коленце, переиначить саму себя, но каждый раз по разным причинам ей не удавалось. Теперь не мною задуманный вираж обретал отчетливый вектор. Обстоятельства не стремились, как раньше, ставить подножку. Кульбиты и выкрутасы совпали, совместились в траекториях. Я различил перспективу. Неслучайность происходящего подтверждалась и тем, что незадолго до наступивших перемен я влюбился. Так и бывает, так и происходит: главные события настают, когда перестаешь их ждать.