Дмитрий Леонтьев - Бегство в мечту

— Это я знаю, — кивнул Зуев. — Запрещены… Хорошо, хоть догадались по лицу друг другу не бить, синяков не оставлять… Но тело у него, как у «тигры полосатой»… В чем дело?

— Не могу знать, товарищ сержант… Внеуставные отношения строго запрещены… Двадцать.

— Ты продолжай, продолжай, — пресек его попытку подняться сержант. — Еще двадцать отжиманий… Хочешь, я расскажу тебе, как было дело? Ты зашел вечером в туалет, а Комов назвал тебя «блокадником»… Ну, было у сержанта плохое настроение, ну, недолюбливают киевцы петербуржцев… Но бить-то сержанта зачем? Плохой пример. То, что он — дурак, его личное дело. Это он сам себя оскорбил, перед солдатом унизив собственной глупостью… Что-то с тобой не так… Ты не слабонервный, и ты не похож на прочих питерцев, прошедших через мои руки… Мне кажется, что что то ты в себе носишь?.. В чем дело, а?

— Двадцать! — хрипло выдохнул взмокший Туманов. — Да ты продолжай, продолжай, — махнул рукой Зуев. — Вот приглядываюсь я к тебе, Туманов, и никак не пойму, что с тобой не так… С ребятами ты дружить умеешь, гнилости в тебе нет, умеешь добиваться своего, упрямый, как… стадо баранов. Обладаешь хорошими организаторскими способностями… Так что же меня в тебе смущает? Я ведь за свою службу стольких солдат повидал!.. Экспертом впору быть. Что-то мне в тебе очень не нравится… Есть какой-то странный «привкус». В чем дело, а, Туманов?

Андрей попытался разогнуть непослушные руки, но не смог и рухнул лицом в снег. Сержант задумчиво посмотрел на него и вздохнул:

— Такое ощущение, что не хочешь говорить… Н-нда… Ладно. Но если еще раз повторится хоть что-нибудь подобное «ночному эпизоду» — берегись… Встать, за мной бегом… марш!

— Товарищ сержант, — Туманов с трудом перевернулся на спину, выгадывая короткие мгновения отдыха, — а я слышал, что вы наутро сержанту Комову «неуставные взаимоотношения» устроили… А ведь мы на вас смотрим, учимся… Нехорошо…

Зуев с удивлением посмотрел на развалившегося на снегу Туманова и едва заметно улыбнулся краешком рта:

— Надо же — заметил-таки… Запомни, Туманов: вожак в стае должен быть один. Никого из своей «стаи» никогда не отдавай на растерзание другому. Надо загрызть — загрызи сам, но другим это делать не позволяй. Хорошо это запомни — когда станешь сержантом, пригодится… но мне кажется, что ты им не станешь. Не выдержись. Я сделаю для этого все возможное… Отставить разговорчики! Встать! Бегом… Марш!

— Взвод, встать! Товарищ старший лейтенант, первый взвод для проведения занятий по политической подготовке…

— Хорошо, Зуев, садитесь, — Пензин чем-то расстроен. Бросив полевой планшет на стол, отошел к окну, и заложив руки за спину, замер, глядя на летящий за окном снег. Взвод выжидательно молчал.

— Большая часть полка улетает сегодня в командировку, — сказал наконец старлей. — Сейчас готовятся к вылету.

— А мы опять здесь застряли?! — Не удержался Зуев. — Каждый раз так!

— А что делать? У нас еще солдаты не подготовлены, — сказал Пензин. — Едва присягу приняли…

— Сколько просил — переведите меня в полк…

— Отставить разговорчики! Я тоже просил… Значит, здесь мы нужнее, — старлей сказал это так, что сразу стало ясно, как ненавистна ему эта фраза, видимо, уже не раз слышанная им от начальства в ответ на просьбы о переводе.

Туманов знал, что недавно Пензину исполнилось двадцать семь лет. Широкоплечий, очень крепкий и мускулистый, офицер был по-мальчишески горяч. Туманов слышал и то, что отец Пензина был знаменитым ученым, профессором в каком-то престижном институте Москвы, что лейтенант жил в четырехкомнатной квартире в самом центре города, был холост и отказался от блестящей научной карьеры, которую обещал ему отец. Это был прирожденный офицер, знающий об этом. Ходили слухи, что лейтенанта удерживали в учебной части по настоятельной просьбе отца, в свое время оказавшего какую-то услугу командиру полка. Говорили также, что по этому поводу у старлея получился очень неприятный разговор с отцом. Во всяком случае вот уже месяц, как Пензин ночевал в роте, по собственной инициативе подменяя дежуривших офицеров.

— Тема сегодняшнего занятия: «демократия и армия», — вернулся к столу старлей. — Мне хотелось бы, что б вы сами высказали свое мнение по этому вопросу. Рассказали, как вы представляете влияние демократии на нашу, армейскую жизнь… Курсант Скворцов.

— Я.

— Как вы представляете себе демократические «веяния» в армии?