Дмитрий Леонтьев - Бегство в мечту

— Ах, вот в чем дело… Ну-ну, — неопределенно произнесла она.

— Да… Так что, лучше бросай меня, пока не поздно… У тебя такие перспективы, а ты связываешь себя с…

— Помолчи, — попросила она. — Я, в отличии от тебя, не ищу названий своим поступкам. Я делаю так, как мне хочется. Хочется работать — работаю, хочется любить — люблю… У тебя отличные возможности, я же читала твои рассказы… А ты губишь себя… Спиваешься… Иногда я очень ненавижу ту, что была у тебя до меня… Ты разучился любить. Ты разучился верить в себя. Ты боишься перестать уважать себя самого, но это и может послужить тем, что сломает тебя.

— Дважды, — кивнул он, — дважды она приходила… Это слишком много для одного человека… Но нет смысла ее винить, это я сам сломал себя.

— Ты не сломан, — уверенно сказала она. — Такие, как ты, не ломаются. Гнутся, но не ломаются… Но сколько же времени тебе надо, чтоб выпрямиться вновь? И что тебе нужно для этого?

— Не знаю… Жить. Жить так, как хочется. А я не могу найти место, где хоть что-то зависит и от меня.

— Так приди в любое место и попытайся это сделать там, — сказала она. — Вспомни старую притчу про двух лягушек, попавших в крынку с молоком. Одна решила, что теперь не выбраться, и утонула. А вторая боролась до последних сил. И взбила молоко сперва в сметану, потом в масло и выбралась… Не складывай лапки, выбирайся. Может, и собьешь масло из того болота, что вокруг…

— Я знаю другую поговорку: «Загнанных лошадей пристреливают»… Куда мне идти? Где мое место?

— Ищи, — сказала она — Ищи… Неудачник — не тот, кому не везет, а тот, кто верит в то, что ему не везет. Остальные просто набираются опыта, принимают беды как закалку, как необходимость… Это — жизнь, Андрей. Побеждает тот, кто действует, кто не боится, кому… кому нечего терять.

— Обреченные? Загнанные в угол? — усмехнулся Туманов. — Хотя… Может, ты и права. С самого низа дорога может вести только наверх…

— Она может вести и по кругу.

Туманов пожал плечами и, вновь опустившись на подушки, устало закрыл глаза.

— Выпил — выговорился — вздремнул, — сонно пробормотал он, — Гнетущую атмосферу я создал, теперь можно и поспать… Видимо, мне нужно опуститься еще ниже, потому что я еще на что-то надеюсь… Почему я должен биться в этой крынке? Кто меня бросил туда? Я хочу просто жить и работать… Спасибо тебе, что хотя бы ты… Хоть ты… Ты…

Его дыхание стало ровным и глубоким. Девушка долго смотрела на него со смешанным чувством люб- пи и жалости, потом укрыла одеялом и выключила свет…

— Так вашу бабушку! — орал разъяренный Клюшкин, бегая взад-вперед вдоль понуро сидящих на стульях в его кабинете оперативников. — Сопляки! Мальчишки! До каких пор вы будете позволять разваливать дела?! Я, в духе времени, еще могу понять, что вас обвели вокруг пальца, опередили и обманули, как сопляков, создав алиби «покупателям»… Сегодня утром следователь долго читал мне нотацию, доказывая, что за «содержание в камере невиновных людей можно нарваться на неприятности». Следователя я послал, куда подальше, но факты-то от этого не изменились! Эти два паршивца отпущены под подписку, о невыезде! Но как вы могли так просчитаться с единственным свидетелем?! У нас не Америка! У нас нет настоящего закона о защите свидетелей!.. Есть, — поправил он сам себя, — но… Нет!.. Был у нас один-единственный свидетель. Он ничего не доказывал в юридическом плане, но давал нам шанс работать и искать, содержа Селантьева под стражей! Где теперь свидетель?! Где, я вас спрашиваю?! В больнице! В больнице, с побоями и травмами от изнасилования! Вот это — факт! Это — факт, а не все ваши объяснения, что «свидетеля негде и некому охранять»! Кто заверял меня, что «ситуация под контролем и что справитесь сами»?! Не справились! Если вы чувствуете, что вы — щенки, значит, следовало передать дело волкодавам, а не пытаться перегрызть кость, вдвое большую вас по размерам! Воинов, ты занимался с мальчишкой, так ответь мне, как это произошло?! Как это могло произойти?! Молчишь?.. Туманов, ты занимался с Селантьевым, неужели ты не мог обеспечить его изолированности?! Да мне наплевать, что у нас только две камеры! Домой его к себе бери, раз иными способами управиться не способен! А кто теперь виноват?! Кто?! Конкретно?! Опять «дядя»?!

Оперативники угнетенно молчали. Начальник был прав. Прав по-своему, вопреки объективности, вопреки набиравшей мощь и вызывавшей ужас реальности, но — прав. Они «вели» это дело. Они взялись за него. Они отвечали за тех, с кем имели дело…