Стивен Миллхаузер - Король среди ветвей

Когда они удалились — безупречная Королева первой, за нею, выдержав приличное время, опечаленный, превратно понятый рыцарь, — Король долгое время молчал. Потом повернулся на своей ветке, чтобы взглянуть на меня. И с силой, с подобием безумного упоения прошептал: «Вот видишь, Томас! Видишь!».

— Я вижу наши тени, господин мой, — резко ответил я, однако Король в приливе энергии одним махом спрыгнул с дерева и, подняв ко мне лицо, крикнул: «Вниз, Томас! Какого дьявола ты там делаешь? Взрослый уже человек! Вниз, Томас, вниз!».

Освин в опале. Король, ослепленный любовью к Королеве, поет дифирамбы Тристану, гоняется по лесам за благородными оленями, ланями, косулями, пьет до дна из своей золотой фляги, хохочет, откинув назад голову: все отлично, все хорошо. Одному только мне тревожно. А тревожно мне потому, что я примечаю в усердии Короля оттенок чрезмерности, — уж не пытается ли он простым усилием воли отогнать сомнения, которые снедают его? Глаза Короля сверкают от безумного веселья. Он обнимает Тристана, с обожанием взирает на Королеву. «Томас! — восклицает он. — Разве она не прекрасна?». «Да, господин мой». Королева опускает глаза.

Поскольку Король не способен вынести мысль о том, что супруга его и племянник — любовники, он снова отдал ее под защиту Тристана. Это способ показать себе, что они неповинны, а сам он мудр, — ибо будь они повинны, Король оказался бы дурнем, позволив им оставаться наедине. Все утро и все послеполуденные часы Король охотится в лесу, а между тем Тристан сопровождает Королеву повсюду. Он гуляет с нею по саду, взбирается по винтовым лестницам, ведущим в ее башенный покой. Освину запрещено, под страхом тюремного заточения, находиться в ее присутствии. В первые часы вечера Тристан возвращает Изольду Королю. Король с Королевой удаляются рано. Ночью из королевской опочивальни до меня доносятся клики любовных сражений.

Всякому, кто дурно отзовется о Тристане или Королеве, грозит ныне изгнание.

И именно сейчас, когда Королеве и Тристану следовало бы проявлять особую осторожность, они ведут себя так, словно доверие Короля, его беззаботная веселость обманули их. Они обмениваются полными томления взорами, вспыхивают и бледнеют, появляются, утомленные и разнеженные, из потаенных покоев. Когда Тристан передает Королеву Королю, лицо молодого человека полнится нежной грустью. Королева, выступая рядом с Королем, оглядывается в поисках Тристана, ловит его взгляд. С ума они посходили, что ли? Начинает казаться, будто они стараются подстрекнуть Короля к тому, чтобы тот покарал их. Возможно ли, что это его неизменно веселое настроение, упрямое неведение обмана, выводит их из себя, подталкивая к открытым выражениям любви? Не кажется ли им, будто Король искушает их — давайте-ка, посмотрите, сколь многое он способен снести? Или все дело в том, что они, влекомые неодолимой силой, о Короле и вовсе забыли?

Право же, они заходят слишком далеко. Неужто у них совсем не осталось разума? Не осталось стыда? Король уехал на два дня. Объявил, что проведет две ночи в одном из своих охотничьих домиков и вернется только на третий день; вверил, в присутствии Совета, Королеву заботам Тристана. Целый день они расхаживали, точно любовники, выискивая укромные уголки. Один из слуг видел Королеву с Тристаном выходящими на утренней заре из той расположенной в основании ее башни двери, что ведет в королевин сад. Во время обеда они сидят бок о бок за королевским столом; Тристан позволяет своей ладони скользить по ее, и шея Королевы — над золотой пряжкой, держащей блестящую зеленую мантию, — заливается краской. Все, страшась королевского гнева, отводят глаза, сконфуженные и будто бы ничего не заметившие. Освин холодно взирает на них. Едва ли не слышно, как в верхней темнице юго-восточной башни лязгают цепи Модора.

Западня! То была западня? Посреди ночи Король разбудил меня, положив на плечо руку, отблеск свечного пламени горел на его щеке. Он возвратился один, тайком, ночью. Я никогда не замыкаю дверь, чтобы Король мог, если сон бежит его, поднять меня. Ему приснилось в охотничьем домике, будто дикий вепрь пропорол Изольде бок. Я торопливо поднялся, нащупал в шаткой тьме одежду и пояс с мечом и последовал за Королем в его опочивальню. Медленно отвел он забряцавшую кольцами завесу. Выдвинул перед собой свечу. Постель была пуста.

Король знаком велел мне следовать за ним. По винтовой лестнице мы поднялись в женские покои; стражник пропустил нас в большую залу с занавешенными, предназначенными для камеристок Королевы постелями вдоль стен. Там и сям на покрытом тростником полу лежали под лоскутными одеялами служанки. Небольшой, смежный с залой покой служил Королеве личной спальней. Если не считать кровати и одежного сундука, в комнате этой также было пусто.