Ханиф Курейши - Будда из пригорода

— Мне из-за него тоже хочется уехать жить в Сан-Франциско, — сказала мама.

— Значит, вы, наверное, постигли все, чему он учит. Вы буддистка?

Это был разговор двух глухих. Они говорили о буддизме в Чизлхерсте, о галлюцинациях, об освобождении и празднике. Между тем для мамы картины Второй Мировой войны до сих пор были реальностью. Она часто рассказывала мне о ночных воздушных налетах, о своих родителях, измученными бомбежками и пожарами, о домах на знакомых улицах, в мгновение ока превращавшихся в руины, о внезапно погибающих людях и письмах от сыновей, без вести пропавших на фронте. А что мы знали о господстве зла и возможностях уничтожения рода людского? Я, по существу, знал о войне только по квадратному бомбоубежищу с толстыми стенами в конце сада, которое, будучи ребенком, считал своим собственным домом. В нем до сих пор, с 1943 года, стояли банки с вареньем и шаткие двухъярусные кровати.

— Нам просто говорить о любви, — сказал я Хелен. — А как насчет войны?

Джамила раздраженно вскочила.

— Ну причем тут война-то, Карим?

— Это важно, это…

— Ты идиот. Прошу вас… — она умоляюще взглянула на маму. — Мы пришли по делу. Чего мы ждем? Нам нужна консультация.

Мама сказала, изучая стену:

— Его консультация?

Джамила кивнула и стала грызть ногти. Мама горько засмеялась.

— Да он даже в себе разобраться не может.

— Это Карим предложил, — сказала Джамила и выскочила из комнаты.

— Не смеши ты меня, — сказала мне мама. — Что ты над ней издеваешься? Почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное, убрать на кухне, например? Или учебники почитать? Что угодно, лишь бы это тебя куда-нибудь привело!

— Не впадай в истерику, — сказал я маме.

— Почему бы и нет? — ответила она.

Когда мы вошли в его комнату, Божок лежал на кровати, слушая музыку по радио. Он с одобрением оглядел Хелен и подмигнул мне. Она ему понравилась; но он вообще одобрил бы любую мою пассию, лишь бы она была не мальчиком и не индийского происхождения.

— Зачем гулять с мусульманками? — сказал он однажды, когда я привел с собой пакистанскую девушку, подругу Джамилы.

— А что в этом плохого? — спросил я.

— Слишком много проблем, — высокомерно сказал он.

— Каких? — спросил я.

Он не пожелал вдаваться в детали. Покачал головой, как бы говоря, что проблем столько, что он даже не знает, с чего начать. Но добавил, чтобы закрыть спор:

— Приданое, и все такое.

— Анвар мой ближайший друг, — с грустью сказал он, когда мы выложили, зачем пришли. — Нам, старым индийцам, все меньше и меньше нравится Англия, и мы возвращаемся к своей воображаемой Индии.

Хелен взяла папу за руку и похлопала в знак утешения.

— Но это ваш дом, — сказала она. — И нам нравится, что вы здесь. Вы обогащаете нашу страну своими традициями.

Джамила закатила глаза к потолку. Хелен скоро доведет её до самоубийства, я это чувствовал. Меня Хелен просто смешила, но я-то смотрел на вещи трезво.

Я сказал:

— Может, сходишь к нему?

— Он бы и самого Ганди не послушался, — сказала Джамила.

— Ладно, — сказал папа. — Возвращайтесь через девяносто пять минут, а я пока помедитирую. За это время я все обдумаю и дам ответ.

— Отлично!

Итак, мы втроем выбрались из тупика, — потому как наша Виктория-роуд была самым что ни на есть натуральным тупиком, — и поплелись по мрачным, рождающим гулкое эхо, улицам, к пабу, мимо загаженных парков, мимо Викторианской школы с туалетами снаружи, мимо бесчисленных бомбоубежищ наших излюбленных мест для различных игр и первых сексуальных опытов, мимо аккуратных садиков и окон, где двигались незнакомые люди, и мерцали мертвенным светом телевизоры. Ева называла наш район «глубинкой высшего разряда». Стояла такая тишина, что от звука собственного голоса становилось неловко.

Вот в этом доме жил мистер Уитмен, полицейский, со своей молодой женой Нолин; по соседству с ним проживала престарелая парочка, мистер и миссис Холиб, социалисты, высланные из Чехословакии, каждую ночь пятницы и субботы их сын тайно покидает дом в пижаме, чтобы послушать грубую музыку. Напротив них — ещё одна престарелая пара, учитель с женой, Готарды. Рядом торговцы птичьим кормом из Ист-Энда [38] Ист-Энд — большой промышленный и портовый рабочий район к востоку от лондонского Сити. , семья Лавлейсов, — старая бабуля Лавлейс работает смотрительницей в туалете в Лайбрери-Гарден. Дальше по улице жил корреспондент «Флит-стрит» мистер Ноукс, его жена и раскормленные донельзя дети, а рядом с ними Скоффилды, миссис Скоффилд — архитектор.