Ханиф Курейши - Будда из пригорода

Я знал, что самое интересное у нас в доме начнется, если папу позовут к телефону. Так что, когда однажды вечером в половине одиннадцатого раздался звонок, я бросился сломя голову, чтобы первым схватить трубку. Услышав евин голос, я понял, что и сам по ней дико соскучился.

Она сказала:

— Привет, шалунишка, а папа твой где? Почему не звонишь? Что читаешь?

— А что бы ты посоветовала, Ева?

— Лучше заходи в гости, я тебя и просвещу.

— А когда?

— Да как сможешь, так и заглядывай.

Я сходил за папой, который уже стоял в дверях спальни в пижаме. Он схватил трубку. Просто не верилось, что он отважится разговаривать в собственном доме.

— Привет, — хрипло проговорил он, как человек, отвыкший пользоваться голосом. — Ева, рад тебя слышать, любовь моя. Но у меня голос пропал. Наверное, гланды. Можно я тебе с работы перезвоню?

Я поплелся в свою комнату, включил большой коричневый радиоприемник, и пока он разогревался, думал о своем.

Мама в тот вечер опять рисовала.

Произошло ещё одно событие, окончательно убедившее меня, что Божок, как я теперь называл папу, готовится к какому-то важному шагу. Уже ночью, проходя мимо его спальни, я услышал странный, подозрительный звук, и приложил ухо к белой крашеной двери. Да, Божок разговаривал сам с собою, но отнюдь не про себя. Говорил он медленно, каким-то неестественным, более глубоким голосом, как будто обращаясь к толпе. Присвистывал на букве «с» и утрировал свой индийский акцент. Годами папа пытался от него избавиться, чтобы как можно больше походить на англичанина, и тут на тебе, здрасте-пожалуйста. Зачем?

Через несколько недель, в субботу утром он позвал меня к себе в комнату и загадочно спросил:

— Ты как насчет сегодня?

— А что сегодня, Божок?

— Я выступаю, — сказал он, не в силах скрыть гордость.

— Правда? Опять?

— Да, меня попросили. Что называется, по требованию публики.

— Здорово. А где?

— Секретная информация. — Он с довольным видом похлопал себя по пузу. Так вот чего он хочет на самом деле — выступать. — Меня еле нашли, по всему Орпингтону разыскивали. Скоро я стану популярней, чем Боб Хоуп [22] Боб Хоуп — американский комик, самый титулованный актер, награжденный высшими наградами США. . Но твоей маме я ни словом не обмолвился. Она совсем не понимает моих публичных выходов, вернее, уходов из дома. Ты со мной?

— С тобой, пап.

— Ну и славно. Готовься.

— А чего мне готовиться-то?

Он ласково дотронулся до моей щеки тыльной стороной ладони.

— Волнуешься, а? — Я не ответил. — Нравится тебе на людях бывать, внимание и все такое.

— Да, — застенчиво сказал я.

— А мне нравится, когда ты со мной. Я очень тебя люблю. Мы вместе растем, вместе.

Он был прав, — я с трепетом ждал его второго выступления. Мне и само действо нравилось, но кое-что занимало меня куда больше. Мне не терпелось выяснить, шарлатан мой папа, или есть во всем этом сермяжная правда. Очаровал же он Еву, в конце концов, и главное — одурманил Чарли, а это ох как непросто. На них подействовала его магия, и я окрестил его «Божком», но некоторые сомнения у меня все же оставались. Он не заслужил ещё полного права на это прозвище. Мне хотелось знать, действительно ли мой внезапно прославившийся папочка мог что-то дать людям, или он всего лишь очередной эксцентрик с окраины.

Папа и Анвар жили по соседству в Бомбее, и с пятилетнего возраста были друзьями не разлей вода. Папин отец, врач, построил на берегу Яху симпатичный, скромный деревянный дом для себя, жены и двенадцати детей. Папа и Анвар спали вместе на веранде, и чуть свет бежали к морю купаться. В школу они ездили в двуколке. По выходным играли в крикет, а после школы — в теннис на семейном корте. Слуги подавали мячи. В частых матчах по крикету с англичанами приходилось поддаваться: Англия должна была победить. В то время постоянно случались бунты, демонстрации и драки между индуистами и мусульманами. Вдруг выяснялось, что твои друзья и соседи индусы выкрикивают непристойности перед твоим домом.

Можно было ходить на званые вечера, потому что Бомбей — родина индийской киноиндустрии, а один из папиных братьев выпускал журнал про кино. Папа с Анваром обожали хвастаться всеми этими «звездами», с которыми они знакомились, и актрисами, которых они целовали. Однажды, когда мне было лет семь или восемь, папа сказал, что, по его мнению, я должен стать актером. Это хорошая жизнь, сказал он, и зарабатываешь много. Но вообще-то он хотел, чтобы я стал врачом, и про мое киношное будущее больше разговоров не заводил. Консультант по профориентации в школе посоветовал мне изучать таможенное и акцизное управление — очевидно, разглядел во мне скрытый талант обыскивать чужие чемоданы. А мама прочила мне карьеру моряка, основываясь, наверное, на том, что мне нравилось носить брюки «клеш».