Юхан Харстад - Где ты теперь?

– Привет.

– Привет.

Он купил хлеба, газировки и молока, продукты первой необходимости. Я прислонился к машине, а он указал мне на еду, сложил пакеты в багажник, захлопнул его и, обойдя машину, подошел ко мне.

– Доброе утро, – сказал Хавстейн.

– Привет.

– Посмотри вокруг, – сказал он.

Развернувшись на триста шестьдесят градусов, я огляделся. Прямо как на открытке.

– Эйстурой, – сказал Хавстейн.

– Угу, – ответил я.

– Есть хочешь? Или может, кофе? Я бы выпил кофе.

Мне ничего не хотелось.

– Давай.

– Пошли.

– Угу.

Я зашел вслед за ним в здание автозаправки, мы прошли через магазин и подошли к самой дальней двери. За ней оказалось маленькое грязноватое кафе с коричневыми пластмассовыми стульями и столами и занавесками в стиле семидесятых, пропитанными табачным дымом и дорожной пылью. Кроме нас в кафе была только женщина средних лет, одетая в красный фартук, когда мы вошли, она стояла в ожидании за стойкой. Хавстейн поздоровался с ней, а потом меня посадили на стул и сунули в руки чашку кофе.

– Вот, пожалуйста.

– Спасибо.

Мы долго сидели молча. Хавстейн откинулся на спинку стула.

– Ну как, лучше? – наконец сказал он. – После кофе?

– Да, – ответил я, – немного.

Опять молчание. Тихое жужжание кофеварки. Солнечный свет в окнах.

– Ну как?

– Угу, – сказал я.

– Ну вот, ты здесь.

– Ага. Я здесь. Здесь хорошо.

Я был вежливым. Я подыгрывал. Чувствовал я себя по-идиотски.

– Все мы тут это место очень любим.

– Охотно верю.

– Ну и?..

– Ну и – что?

Хавстейн достал пачку сигарет и закурил.

– Что с тобой произошло?

Все смолкло. Мы посмотрели друг на друга, взгляд прошел мимо, посмотрели в окно, повсюду летали птицы, вот только что в кафе их не было, скоро здесь наступит настоящее лето. Здесь, внутри, время остановилось, будто притихнув.

– Не знаю, – тихо ответил я.

Хавстейн промолчал, прихлебывая кофе. Мне слышно было, как жидкость течет по глотке, попадает в горло, слышно было, как он глотает.

– В отпуске? – спросил Хавстейн.

– Вроде того, – ответил я, – мы здесь должны были на концерте выступать. В пятницу.

– Сегодня четверг.

– Вот как.

– Так ты музыкант?

– Нет, я… я садовник.

– Садовник? Это хорошо.

Тот момент стоило заснять на пленку: вот сидит Хавстейн, которого я не знаю и чье имя еле вспомнил, а вот напротив него на пластмассовом стуле сижу я. Мне хотелось заговорить, рассказать ему обо всем, так чтобы слова потоком вылились на стол, и будь что будет. Однако я молчал. Пил кофе. Смотрел на птиц, которые свили гнездо прямо под крышей, над окном.

– А где остальные, – спросил Хавстейн, – твои друзья?

– Не знаю, наверное, где-то в Торсхавне.

– Может, тебе позвонить им? Там, в коридоре, есть телефон. – Он махнул рукой в сторону двери.

– Я не знаю, что им сказать.

– Правду.

– Какую правду?

– Ну уж этого я не знаю.

– Нет.

– Так ты не хочешь? Звонить?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– Ты как-то мало чего знаешь, да?

– Да.

Женщина вышла из-за стойки и ушла на автозаправку, тихо прикрыв за собой дверь. Хавстейн склонился над столом:

– Я мог бы куда-нибудь отвезти тебя. Если бы ты знал, куда тебе нужно. Или куда ты хочешь. Я могу тебя отвезти в Торсхавн. Хочешь? Мне не сложно. – Немного помолчав, он добавил: – Но если не хочешь, то я поеду дальше, домой, на север. В Гьогв. Так что скажешь? Отвезти тебя в порт?

Я опустил глаза. Провел правой рукой по столешнице. Каждую секунду, пока я сидел тут, уровень моря возрастал, нанометр за нанометром. Я не ответил. Я смотрел в стол.

– Что с тобой?

– Я, наверное, не хочу возвращаться.

А потом я заговорил. Начал рассказывать о том, что произошло за последние недели, то, что помнил. Рассказал о том, что Хелле бросила меня на Кьерагболтене, но камень от этого не рухнул, о работе, которой больше нет по вине торговых центров, говорил о маме и отце, рассказывал про рождественский бал, тот, давнишний. Я поведал, что мне не хотелось иметь собственного мнения, что я хотел стать одним из многих, и, по-моему, еще я рассказал немного о Вселенной. Хавстейн слушал, молча прихлебывая кофе, иногда кивая, но в основном просто молчал. Я открыл все клапаны и предоставил ему полнометражную версию, не знаю уж зачем, может, просто больше не хотел оставаться в одиночестве, а может, давление поднялось слишком высоко и я испугался, что голова моя взорвется, а мозгом забрызгает пластик и занавески. Я говорил и говорил – поток слов превращался в водоворот. А потом я опять замолчал.