Юхан Харстад - Где ты теперь?

Я поднялся в комнату Карла. Он сидел на стуле, все еще в пижаме.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

– Как ты?

Выпрямившись, он почесал ногу.

– Да ничего, все хорошо.

– Точно?

– Да.

– Хорошо, – сказал я и показал на свой костюм, – наверное, пора одеваться?

– Это точно. Сколько времени?

– Десять минут одиннадцатого, – ответил я.

– А как погода?

Шторы были раздвинуты. Он сидел вполоборота к окну.

– Дождь.

– Так и думал.

– Правда?

– Мне казалось, что сегодня будет дождь. А тебе – нет?

– Не знаю, может быть.

– Ты не видел моего костюма?

– Он висит в ванной, – ответил я.

– Пора бы мне одеваться.

– Это верно.

– Пять минут. Встретимся внизу через пять минут, ладно?

Я сказал, что ладно, и спустился вниз. Палли с Анной сидели в гостиной, а Хавстейн повязывал галстук перед кухонным зеркалом.

– Хочешь, могу помочь, – предложил я.

– Нет, не надо. Спасибо.

Затянув галстук, он взглянул на себя в зеркало. Потом посмотрел на меня:

– Ты уже решил, что именно будешь петь в церкви?

– Да, – ответил я.

Фарерские похороны – это совсем не то же самое, что похороны в Норвегии, где в церкви даже на передних скамьях мало народу, да, может, есть еще кто на задней, где собираются любопытные пенсионеры, а священник лениво перелистывает парочку рукописных проповедей, так что начинает казаться, будто достаточно лишь упомянуть имя и место жительства усопшего. Сплошные формальности, вроде коллективной конфирмации. Ибо тот, кто верит в Меня, будет жить и после смерти. Пусть земля ему будет пухом, а для нас эта утрата невосполнима. Сказав все, что полагается, и похлопывая по гробу, священник называет покойного, которого никогда и в глаза не видал, по имени, говоря, что тот так любил жизнь, у него было столько друзей, она так много не успела сделать. Никому не ведомо, чего угодно Богу, пути Его неисповедимы, словно римские дороги в час пик. Все равно что гадать на кофейной гуще, зыбкие предсказания которой сбываются лишь иногда.

Если кто-то умирает на Фарерах, не нужно дополнительно отпрашиваться с работы.

Люди приходят на похороны, потому что с каждым умершим численность населения уменьшается. Теперь одного из них ты уже точно не встретишь по дороге домой. Не стало человека, который говорил на одном с тобой языке.

Когда все вошли в церковь, там едва хватало места для псалмов.

На похороны Софии пришло больше трехсот человек. Мне подумалось, что это на двести сорок человек больше, чем тех, с кем она при жизни успела хотя бы парой фраз перекинуться. Жители Саксуна и близлежащих деревень. Приезжие из Гьогва, Мюкинеса и Торсхавна. Друзья семьи. Соседи. Друзья соседей. Односельчане. Раньше мы их никогда не встречали. Большинству даже места в церкви не хватило, и им пришлось заглядывать в окна, стоя на улице под дождем. По пути к передней скамье я заметил Софуса и его родителей, хотел помахать ему, но он сидел, уставившись в пол и теребя в руках куртку.

Саксун – одно из прекраснейших мест на Фарерах. В этой маленькой деревеньке старые темные деревянные домики стоят бок о бок с новыми строениями, а по долине протекает речка, которая впадает в озеро Поллур, соединенное Вестманной узким проливом между двумя зелеными холмами. И на все это открывался вид из крошечной церкви, выстроенной на самой вершине холма.

Подъезжая, мы увидели огромную толпу, словно движущийся к церкви ковер из темных зонтиков. Хавстейн снизил скорость, и мы, осторожно лавируя среди людей, проехали вперед и припарковали машину на специально оставленной для нас площадке. Смешавшись с толпой, мы прошли в церковь, заняли места в переднем ряду, и тут я увидел ее, мать Софии. Она сидела справа, вместе с двумя женщинами ее возраста. Я поднялся, подошел к ней, и она сразу же узнала меня.

– Матиас, – сказала она.

– Мне очень жаль, – сказал я и обнял ее. Потом я познакомился с двумя другими женщинами – одна из них оказалась датской тетушкой, а вторая – подругой матери. Обе были не особенно разговорчивы.

– В последнюю ночь она казалась такой маленькой, – сказала мать, – мне хотелось положить ее в чемодан и унести оттуда.

А потом, словно серьезно обдумав это, она добавила:

– Только вот чемодана у меня не было.

Мне хотелось сказать что-нибудь, но я не смог найти слов, я просто стоял вместе с ней и ждал. Людей в церкви прибывало, раздавался тихий скрип скамеек и шарканье. Подойдя к нам, Хавстейн обнял мать Софии.