Юхан Харстад - Где ты теперь?

Странно все это. Но так уж сложилось.

Я много об этом думал. О том, что пробудило в них болезнь. НН. Палли. Анна. Карл. Отчаянное самолечение. В нем нет ничего нового, и это не мое изобретение, однако я считал, что надо только понять причины чужой болезни и мне будет проще вылечиться самому. Больным часто кажется, что как только они влезут в докторский халат, то сразу излечатся. Я начал так думать, когда прочитал личное дело Анны. «Листасавн». Картины. Пора и мне на них посмотреть. Мне хотелось посмотреть на картину, которая может спровоцировать заболевание.

Нет, не так.

Мне не терпелось ее увидеть.

Итак, однажды дождливым субботним днем, когда туман густой пеленой ложился на острова и заняться было особо нечем, мы с Карлом поехали в Торсхавн, в музей «Листасавн». Не помню, как мы отговорили остальных от этой поездки, скорее всего, сказали, что едем ловить рыбу. На рыбалку мы ездили часто, просиживали подолгу, и никто, кроме Карла, со мной не ездил. Точно – мы сказали, что поедем ловить рыбу. Но ловить этот улов, жарить и есть мы не собирались. Нам нужно было только посмотреть.

Остановив машину за галереей, мы вышли и в поисках входа обошли вокруг здания. Потом мы поняли, что выбрали неправильную дорогу, и пошли обратно. Найти вход оказалось задачей не из легких, мы умудрились промокнуть за минуту, и когда увидели наконец стеклянные двери, побежали буквально вприпрыжку. Войдя, мы подошли к кассирше, которая выжидающе выглядывала из-за стойки, едва доставая подбородком до ее края. Должно быть, мы, в мокрых куртках, от которых шел пар, выглядели довольно удрученно, потому что девушка сразу же вскочила и поинтересовалась, чем нам помочь.

– Ну-у, мы просто хотели взглянуть на картины, – ответил я, вытирая лицо, – Микинеса. У вас же есть его работы?

Услышав это, девушка просияла:

– Конечно!

Мы подошли ближе, а она опять исчезла за стойкой и выбила два билета, по двадцать крон каждый.

– Не повезло вам с погодой. – Она окинула нас дружелюбным взглядом. Мы выглядели так, словно только что ныряли в море.

– Мы просто зонтик забыли, – сказал я.

– Что, простите?

– Нет-нет, ничего. Зато здесь, внутри, замечательно.

– Да. Вот, держите.

Она протянула нам билеты, мы расстегнули куртки, оторвали от билетов наклейки и налепили их на свитера, как того требовали правила. Она сказала, что если мы хотим присоединиться к экскурсии, то надо подождать двадцать минут.

Я перевел ее слова Карлу, но он отрицательно качнул головой.

– Ладно, – сказал я, – мы тогда сами посмотрим, хорошо?

– Ладно. Секундочку.

Она вышла из-за стойки и, подойдя к шкафчику с брошюрами, достала оттуда несколько книжечек. Я понял, что с ростом у нее все в порядке, это стойка портила впечатление. Ее, должно быть, сколотил какой-то недобрый столяр.

Девушка торжественно вручила нам две брошюрки о Микинесе, одну на английском, другую – на датском.

– Самуэл-Йонсен-Микинес-является-основателем-фарерской-живописной-школы, – автоматически произнесла она, случайно переключившись на экскурсионную программу, – его-значение-невозможно-недооценить. Многие-считают-его-первым-профессиональным-живописцем-на-Фарерах. Микинес-родился-в-1906-м-и-умер-в-1979-году.

Поблагодарив, мы помахали брошюрами и прошли в галерею, а она снова исчезла за стойкой.

Когда мы зашли за угол и исчезли из поля зрения девушки, Карл вдруг повернулся и посмотрел на меня:

– Матиас, что-то случилось?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– А почему ты не сказал остальным, что мы сюда поехали? Зачем мы им наврали?

– Мне нужно кое в чем разобраться, – ответил я, – Анна. Анна заболела после того, как увидела одну из его картин.

– И что? А нам что до этого?

– Тебе не кажется странным, как такое могло случиться?

– Ты о чем?

– Я о… нет. Не знаю. Может, ни о чем.

Я не рассказал о том, как прочитал историю болезни Анны, о моряках, которые много лет назад сошли с картины и пробрались к ней домой. Даже Карлу я об этом не рассказал, потому что ему, наверное, было все равно, однако я попросил его не говорить Анне, да и всем остальным тоже, куда мы ездили. «У нее с этой галереей связаны плохие воспоминания, – только и сказал я, – поэтому лучше молчать». Карл кивнул. У него никаких воспоминаний не было, он и без них был счастлив, а вот я не мог отделаться от мысли, что в жизни все взаимосвязано.

На Микинеса мы набрели сразу же, это оказалось совсем просто: картины его были легко узнаваемы среди всех остальных. Остановившись перед автопортретом, я посмотрел на Карла: