Ольга Батлер - Золотой желудь

— Я с Вовкой Ермаковым в трамвае вчера ехала. Он заметил меня — покраснел, как рак вареный…

В том же трамвае она видела соседку Грошуниных Домну. Приняв деньги от пассажиров, Домна уселась на свое высокое сиденье кондуктора, лицом к вагону, и зевнула широко, как бегемотиха. И, когда вслед за ней культурные дамы в шляпах тоже начали растягивать свои накрашенные губки в безобразной зевоте, Домна злорадно ухмыльнулась.

— Ась, я в лагерь не поеду. Мы в июне в деревню собираемся, — Лида перескакивает не только через лужи — с новости на новость.

Но подруга ее не слышит. Она опять сочиняет сказку.

— Вчера я была там… — наконец таинственно говорит Ася.

— На чердаке?

— Угу. Меня сразу в ствол затянуло, — и Ася рассказывает, как, путешествуя по веткам волшебного Дерева, попала в другую Москву.

Истории ее невероятны. В этой другой Москве она то становится великаншей — марширует на первомайской демонстрации и сажает вождей к себе на колени, то в жаркий день летает над улицей, поливая прохожих холодной водой из чайника, то встречает московских призраков, то присутствует в суде, где дворовый кот, в шляпе и галстуке, обвиняет шпица Кнопа в хулиганстве.

Лида слушает с открытым ртом.

— И королеву Макушку ты видела?

— А как же! Она спросила — опять ты, Айша, явилась с пустыми руками? Ты обещала, что в следующий раз вы с Лижбэ принесете мне золотой желудь.

— Зачем ей этот желудь?

Ася отвечает не сразу, но голова ее работает быстро:

— Чтобы вырастить новый волшебный дуб. Все там будет лучше прежнего — и люди, и звери. Старое дерево в негодность приходит, скоро оно развалится, злой дух будет рад… Хочешь, секрет скажу? — глаза ее блестят еще сильнее. — Желудь у меня, — и она хлопает себя по карману вязаной кофты.

— Покажи! — тянется к ее карману Лида.

Но Ася отпрыгивает в сторону и несется по переулку, со смехом уворачиваясь от подруги. Потом обе, отдышавшись, по очереди держат в ладонях золотой желудь. Он похож на простую медную пуговицу — но так может подумать только непосвященный.

— А злого духа… ты видела? — спрашивает Лида.

— А как же! Он за мной по чердаку гонялся. Голова у него — вот такая, — Ася растопырила ладони на приличном расстоянии от своих ушей. — На Домну похож.

Домну Коляскину боятся даже ее родные. Пекарь Михеич для своей жены ворует с работы масло, муку и сахар, пронося их в своих широких штанах. Ее боятся и племянник Митенька с Украины, и его жена. Но эти двое готовы на все, лишь бы выжить.

Лида не раз наблюдала, как все Коляскины дружно бросались к пришедшей с работы Домне, чтобы снять с нее боты, надеть тапки на ее опухшие ноги, а потом подать ей на ужин целый противень плавающих в жире котлет.

Предыдущие соседи Домны съехали, не вынеся ее криков. У нее были виды на их две смежные комнаты. Она и не подозревала, что к ней подселят красного директора Грошунина. Грошуниным тоже пришлось несладко.

— Зимой противная баба постоянно сгребала к своей стенке горячие уголья в общей печке…

— Что вы сказали, Маша?

— Мы ведь про Домну говорим? — в свою очередь удивляется девушка.

Такого раньше с Лидией Николаевной еще не было — чтобы забываться и собственные мысли помимо воли озвучивать. «Господи, не дай сойти с ума!» — старуха трогает языком протез во рту и несколько раз жует губами, словно проверяя, насколько крепко умеет запирать свой рот.

— Так в какой вуз вы поступать приехали?

— В театральный. Или в консерваторию. Я певицей стать хочу, — простодушно отвечает девушка.

«Куда ж ты без блата попадешь, милая?» — молча усмехается Лидия Николаевна. А девушке многозначительно говорит:

— У моей приятельницы дочка в консерватории преподает, — в ожидании, что провинциалка тотчас засуетится.

Но та продолжает молча надевать босоножки и, распрямившись, с наивной гордостью заявляет:

— Я сама хочу попробовать, без блата.

В двери снаружи поворачивается ключ — Лидия Николаевна совсем забыла, что ждет внука. Когда Маша знакомится с Сергеем, старуха опять с удивлением подмечает в гостье ту уверенную отстраненность, которая бывает только у очень независимых или очень красивых женщин.

— Какая к тебе девушка приходила, — говорит Сережа задумчиво, едва за Машей захлопнулась дверь. — Прямо с картины Васильева…

Лидия Николаевна не может припомнить ни художника, ни его картину, и тогда Сергей с совершенно неуместным вдохновением начинает распространяться о синих глазах на нежном овале, о каких-то северных красках и линиях. Его англичаночке эта поэма вряд ли понравилась бы.