Эльфрида Елинек - Алчность

Мужчина ведь, если за ним последить, специально выгреб на лодке и там, подальше, где глубоко, где озеро лакомится тенями деревьев с крутого берега, вывалил в воду и свой собственный обеденный свёрток. Но в лодке нет вёсел, а бегать по деревне с запасными вёслами нельзя: как бы это выглядело. Своя рука владыка, ночь всё делает сама, поэтому никто и не предлагает ей помощь. Ночь есть ночь, это её позиция. Ничего не видно. На озере никакого уличного освещения. При сексе свет лишний, и слава богу, потому что мы не помыли ноги, и между пальцев чернота. И педальная лодка, у неё есть ключ, хоть и не зажигания, тогда бы это была моторная лодка, а такой товар бы нам не пригодился. Мужчина не очень далеко зашёл по воде со своим мясом (которое он волок за собой). Умертвить его добычу было что сигарету раздавить, которая к концу стала обжигать пальцы; мы видим, нет, мы, естественно, не видим, ведь темно, следовательно, у вас нет выбора, вам придётся мне поверить на слово; итак, посмотрите на объятия, которые уже несколько месяцев были обычным делом между этими двумя, в машине, на переднем сиденье, когда выставленный член уже стоит и ждёт. Рука на руле, голова просунута под мышку, приникая к тому влажному, уютному углублению, — ах, как обманчиво, как будто хочешь вползти в шкаф. Длинные густые волосы, из журнальчиков «Бригитте», советы по блеску в изобилии, но хватит и дозы величиной с орех, разметались по руке, живая масса, как говорят, всё как всегда, иначе бы никто и не трудился, чтобы изготовить из этого воспоминания и потом развесить их сушиться на экран или на плакат, где их все могли бы видеть как образец для подражания. Потом это можно сделать и самой. Но ведь не делает. Одна из тех, кто, начитавшись разных советов, поступает так, как ни в коем случае нельзя, уж лучше опрятная короткая стрижка — ваша парикмахерская этого достойна раз в месяц, — чем неухоженная волнистая грива. Итак, одна из тех, кто, к сожалению, будет, несмотря ни на что, всё делать как всегда, в надежде, что её признают любящей, тоскующей, желанной, долгожданной. Но сегодня у неё неприятности, которые, собственно, причитаются мужчине: у него что, новая? Нет, боже мой, нет, он этого не посмеет. Он не сможет. У неё руки опускаются, поскольку эта юная женщина, её зовут Габи, жалуясь, обвиняя, умоляя и уже заранее сдаваясь, даже адреса не написав, куда доставить тело в случае смерти (хотя можно было и нажиться, если, подсуетившись, заранее завещать свой труп анатомическому театру), тянет молнию вниз и извлекает член, как это уже повелось в последние недели. Как всегда, но каждый раз по-новому, в этом и состоит искусство. Кому быстро всё надоедает, так бы не смог. Спасибо, всегда рад, говорит член, но мне уже пора в чужие руки, хотя я не успел как следует привыкнуть к предыдущим, а мой хозяин тоже человек привычки, поэтому бегите, как только завидите его издали! Никто меня не слушает. Мне это очень неприятно. Меня вы всегда найдёте, ощутив трогательный кусок плоти наряду с несколькими более приятными ощущениями, которые сейчас грядут; держите наготове ваш входной билет и падайте перед контролёром на колени, немедленно, на месте! Трогающие чувства пальцы Габи безошибочны, как будто член жандарма — свет маяка или мигающий предупредительный свет, чтобы вовремя дали ему дорогу (человек не остров, он возвышается над всем, он самолёт или хотя бы в самолёте) и не хватали сразу, не раздумывая или, если думать вообще уместно, подумав об изолирующей резинке. А то и до короткого замыкания недалеко, но в электрике жандарм как у себя дома, вы знаете, как ему туда позвонить. Ох уж эти женщины! Стоит его раз не застать, как начинаются подозрения, куда жандарм отлучился, не оставив никакого номера, и кого он сейчас имеет. Например, этот дом, перед которым он как раз снова стоит, ему непременно хотелось бы иметь. И если ему придётся за него сражаться негибким и, кроме того, избыточно чувствительным орудием плоти, то ничего не поделаешь. Плоть. Этот дом принадлежит одной женщине. Фасад поглядывает скептически, когда жандарм в него входит. Этому дому мы могли бы как минимум что-нибудь подстроить. Но его уже сделали. В доме всё блестит и сверкает глазами. Она вся чем-то умастилась, женщина, которая здесь живёт, но ради этого мужчины ей не стоило стараться. Он не видит лишнего, он всегда готов и не просит немного потерпеть и дать ему успокоиться, он не придирчив к мясу, лишь бы оно было хорошо подвешено и лишь бы ему не терпелось поскорее выйти из-под контроля и уйти в улёт. Тогда бы я, говорит мясо своим собственным голосом, который мы рады слышать, и мой господин, которого тоже станут допрашивать, стали бы едина плоть. Наконец-то.