Томас Бруссиг - Солнечная аллея

— Это же чистой воды камера смертников!

Когда-то, много лет назад, он обнаружил за батареями центрального отопления асбестовые плиты и возопил:

— Асбест! У вас асбест! От него бывает рак легких!

Господин Куппиш, который само слово «асбест» слышал впервые, отозвался незамедлительно:

— Я напишу заявление!

Госпожа Куппиш запричитала:

— Только осторожно, Хорст, умоляю, осторожно!

Господин Куппиш, как водится, никакого заявления не написал, и об асбесте постепенно все забыли, хоть дядюшка Хайнц при каждом визите не уставал напоминать о нем вздохом и присказкой: «Это же чистой воды камера смертников!» Мысленно сравнивая своих предков с четой Розенбергов в нью-йоркской тюрьме Синг-Синг, Миха иногда даже пытался вообразить, какое зрелище являли бы его предки в камере смертников. (Фазер, наверно, и на электрическом стуле еще кричал бы: «Я напишу заявление! Учтите, я невиновен!»)

Однажды Хайнц «провез» для госпожи Куппиш туфли, набитые для конспирации старыми газетами, и господин Куппиш, с любопытством расправив на столе смятую страницу из «Бильда», углубился в чтение. Внезапно он побелел.

— Смотрите, — прошептал он, указывая на жирный заголовок:

«СМЕРТЬ ПОСЛЕ ПЯТНАДЦАТИЛЕТНЕЙ МУКИ! УБИЙЦА-АСБЕСТ НАГРАЖДАЕТ РАКОМ!»

— Камера смертников! — взвился дядя Хайнц. — Что я вам говорил!

Госпожа Куппиш принялась вычислять.

Господин Куппиш, Миха и Сабина приняли в ее вычислениях живейшее участие.

— Мы сюда въехали…

— Погоди-ка…

— Ну да… как раз пятнадцать…

— Да нет, раньше…

— Ничего не раньше! Если отбросить время, когда мы уезжали в отпуск…

— И когда нас не было дома… Миха, Сабина, вы ведь тоже по шесть часов в день в школе болтались.

— Получается… Как раз почти пятнадцать лет.

Пятнадцать лет! На столе лежала жеваная страница из газеты «Бильд», где жирным черным по грязновато-белому было написано: убийца-асбест награждает раком и за пятнадцать лет сводит человека в могилу.

— Я напишу заявление, — произнес господин Куппиш дрогнувшим голосом.

— Только осторожно, Хорст, умоляю, осторожно! Не вздумай писать, откуда у тебя эти сведения. Сам подумай, разве они позволят Мише учиться в Москве, если мы беспрерывно будем писать жалобы?

— Он собирается учиться в Москве? — возмущенно воскликнул Хайнц. — Да ему в Гарвард надо, в Оксфорд, в Сорбонну! После России кем он станет? Всю жизнь или с автоматом под мышкой, или с гирей на ноге.

— Хайнц, только не при мальчике, — зашипела госпожа Куппиш.

Между тем Миха вовсе не рвался учиться в Москве, за него мать так решила. В семье подобные решения всегда принимала она. Чтобы поехать учиться в Москву, Михе надо было в последний год попасть в подготовительный класс специальной школы, которую народная молва давно окрестила «красным монастырем». А чтобы попасть в «красный монастырь», ему полагалось быть юношей во всех отношениях безупречным. Это значит — безупречно учиться на круглые пятерки, иметь безупречную цель в жизни и безупречные политические взгляды, выказывать безупречную активность и безупречное прилежание, дружить с безупречными друзьями и происходить из безупречной семьи.

— Нам всем нужно беречь нашу без-уп-речную репутацию, — отчеканила госпожа Куппиш, которая знала, что говорит. — Хорст! Отныне ты больше не читаешь «Берлинер цайтунг», ты читаешь «НД».

— Как так «НД»? Она такая огромная!

— Именно. Сразу все и заметят.

— Да нет, при нашей тесноте, скажи на милость, как я ее тут за столом разверну?

— А ты садись к окну и читай там. И когда люди из органов явятся к нашим соседям про нас расспрашивать, те скажут: у них читают «НД». И все будет в ажуре: Мишу примут в «красный монастырь» и он поедет в Москву учиться.

— Люди из органов к нашим соседям не явятся, потому что наши соседи сами люди из органов, — провозгласил господин Куппиш.

— Ну да, тебе же всегда все известно, — отозвалась госпожа Куппиш.

— Еще бы мне это было не известно! Когда я своими глазами видел: им их «вартбург» за неделю починили и обратно пригнали. Ну? Как еще ты это объяснишь?

В итоге Миха однажды, повстречав соседа на лестнице, напрямик спросил, где он работает. Сосед смерил Миху взглядом, давая понять, что некоторые вопросы задавать неприлично. Миха в ответ прикинулся дурачком и начал оправдываться:

— Вы не подумайте, я ради себя спрашиваю, мне же профессию выбирать. И когда я вижу, что человек только в половину девятого на работу уходит, а жена его весь день дома сидит… Понимаете, и высыпаешься, и вдвоем на жизнь хватает, вот бы и мне что-то в этом роде…