Ромен Гари - Птицы прилетают умирать в Перу

Кричали морские птицы: должно быть, возле берега проходил косяк рыбы. Небо было совсем белым, острова на горизонте начинали желтеть в лучах восходящего солнца, океан выступал из молочно-серой дымки, тюлени потявкивали возле обвалившегося старого мола за дюнами.

Он поставил разогреваться кофе и вернулся на террасу. У подножия одной дюны, справа, он впервые заметил худого, как скелет, человека: уткнувшись лицом в песок, он спал рядом со свернувшимся калачиком телом, в одних плавках, разукрашенным с головы до пят в голубые, красные и желтые цвета, и гигантским негром, вытянувшимся во весь рост на тине, в белом парике Людовика XV, синем фраке и белых шелковых трусах — последние отголоски волной прокатившегося карнавала и закончившегося здесь, на пляже. «Статисты, — решил он. — Муниципалитет предоставил им костюмы и платья по цене пятьдесят монет за ночь».

Он повернул голову влево, к бакланам, зависшим как столбы серо-белого дыма над рыбным косяком, и увидел ее: в платье изумрудного цвета и с зеленым шарфом в руке; волоча шарф по воде, она шла к бурунам, голова ее была откинута назад, распущенные волосы ниспадали на обнаженные плечи. Вода доходила ей до пояса, и, когда Океан подступал слишком близко, она покачивалась; волны разбивались метрах в двадцати перед ней, игра становилась опасной. Он выждал еще секунду, но она продолжала идти, не оборачиваясь, а Океан уже медленно приподнимался в кошачьем движении, тяжелом и гибком одновременно: прыжок — и все будет кончено. Он спустился по лестнице, побежал к ней, то и дело наступая на птиц: большинство из них были уже мертвы — они всегда умирали ночью. Он боялся, что не успеет: одна волна покруче — и начнутся неприятности: звонить в полицию, отвечать на вопросы, Наконец, он ее настиг, схватил за руку; она повернулась к нему, и на какой-то миг их обоих накрыло волной. Не разжимая пальцев, он потащил ее к пляжу. Она не сопротивлялась. Какое-то время он шагал по песку, не оборачиваясь, затем остановился. Он секунду поколебался, прежде чем посмотреть на нее: всякие могут быть сюрпризы. Однако он не был разочарован. Необычайно тонкое лицо, очень бледное, и глаза — очень серьезные, очень большие среди капелек воды, которые великолепно шли ей. Бриллиантовое ожерелье на шее, серьги, кольца, браслеты. Свой зеленый шарф она по-прежнему держала в руке. Откуда она пришла, вся в золоте, бриллиантах и изумрудах, что делает в шесть утра на пустынном пляже среди мертвых птиц?

— Не надо было мне мешать, — сказала она по-английски.

На ее необычайно хрупкой и отличавшейся чистотой линии шее бриллиантовое ожерелье казалось особенно тяжеловесным и лишалось своего блеска. Он продолжал держать ее запястье в своей руке.

— Вы меня понимаете? Я не говорю по-испански.

— Еще несколько метров, и вас бы унесло течением. Оно здесь очень сильное.

Она пожала плечами. У нее было лицо ребенка: больше всего места на нем занимали глаза. «Печаль любви, — решил он. — Причиной всегда бывает печаль любви».

— Откуда прилетают все эти птицы? — спросила она.

— В Океане есть острова. Острова гуано. Там они живут, а сюда прилетают умирать.

— Почему?

— Не знаю. Объясняют по-разному.

— А вы? Почему вы сюда приехали?

— Я держу это кафе. Я здесь живу.

Она смотрела на мертвых птиц у себя под ногами.

Он не знал, что это — слезы или капли воды стекают по ее щекам. Она продолжала смотреть на птиц в песке.

— Все же объяснение должно быть. Всегда есть какое-то объяснение.

Она перевела взгляд на дюну, где в песке спали скелет, размалеванный дикарь и негр в парике и фраке.

— Карнавал, — сказал он.

— Я знаю.

— Где вы оставили свои туфли?

Она опустила глаза.

— Уже не помню… Не хочу об этом думать… Зачем вы меня спасли?

— Так принято. Идемте!

Он оставил ее ненадолго на террасе, быстро вернулся с чашкой горячего кофе и коньяком. Она села напротив, изучая его лицо с напряженным вниманием, задерживая взгляд на каждой черточке. Он улыбнулся ей и сказал:

— Все же объяснение должно быть.

— Не надо было мешать мне, — сказала она.

Она заплакала. Он тронул ее за плечо, скорее чтобы подбодрить себя, нежели помочь ей.

— Все уладится, вот увидите.

— Мне иногда бывает так тошно. Так тошно. Я не хочу так жить дальше…

— Вам не холодно? Вы не хотите переодеться?

— Нет, спасибо.

Океан начинал шуметь: прилива не было, однако прибой становился к этому часу все настойчивее. Она подняла глаза: