Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

– Ну, куда все втроём пошли? Один остался.

Вербин вернулся к Рыжему. Они пошли к кладовой, заправлять комдивовский УАЗ-ик.

Дробышев с Вдовцовым сходили в контору, взяли с табуретки пустую пятидесятилитровую, герметично закрывавшуюся флягу, в которой у них хранилась питьевая вода, вышли на улицу. Направились к аккумуляторщикам.

Метрах в трёхстах от их конторы находилась АЗС, где заряжали аккумуляторы для военных автомобилей. Станцию обслуживали трое солдат, которые жили тут же. Такие, подобные этому, военные объекты, где постоянно жили солдаты, назывались «точками».

Дорогой Вдовцов рассказывал Дробышеву:

– На точке служба – лафа. Не то, что в роте. Подчиняешься только прапорщику, начальнику точки. И одному или двум дедам, в зависимости, сколько с тобой живёт на точке. Ни старшины над тобой, ни ротного… Надо в увал, договорись с «дедами» и прапором, переодевайся в гражданку и дуй, куда хочешь. Гражданка всегда при них. Надо переодеться, пожалуйста. Надо тёлку привести – помещение есть, пожалуйста. Красота! Надо забухать, сгоняй в магазин за водкой, сиди себе в тепле, квась, и никто тебе слова ни скажет. Может, раз в месяц ротный приедет, проверит порядок и уедет обратно.

«Гуси» зашли к аккумуляторщикам. У них в кубрике было тепло и уютно. Стоял мощный самопальный обогреватель-«козёл». На тумбочке, тихо гудя, заводился электрочайник. Над кроватью висел цветной плакат; с него глядела белокурая улыбающаяся красотка с обнажённой грудью. На полу были постелены старенькие, чисто выметенные половики красноватого цвета.

Иван Вдовцов, спросив разрешения у «старика», поставил флягу рядом с раковиной, которая находилась здесь же. Натянул на кран резиновый шланг. Когда фляга наполнилась водой, Вдовцов, закрыв плотно крышку, зажал её защёлками. «Гуси» подняли флягу за ручки, тяжело понесли.

Вербин в этот момент заправлял комдивовского водителя. Звали его Катастрофа. Это прозвище приклеили ему солдаты за бешеную скорость, в которой он водил свой автомобиль. Когда он был «пустой», без командира дивизии, Катастрофа носился по городу, как сумасшедший, нарушая все правила дорожного движения, мчался на «красный», распугивая пешеходов, выскакивал на тротуар, на цветочные клумбы. Он был лихач из лихачей. На замечания солдат он отговаривался фразой: «И какой русский не любит быстрой езды!» Однажды за ним погналась патрульная машина ВАИ (военная автоинспекция), но Кастастрофа от неё ушёл. Ваишники, записав гос. номер, доложили своему начальству. Комдив, узнав об этом, отругал Катастрофу, пообещав его отправить в роту, если такое повториться ещё раз. Но Катастрофа по-прежнему носился как угорелый. По призыву он был «гусём», как Вербин, Вдовцов и Дробышев. По спискам числился в РМО, но никогда не ночевал в роте. Он спал в Автопарке, вместе с пожарниками в просторном кубрике на десять человек.

Его не любили «деды». Впрочем, «деды» не любили всех «гусей», которые жили не с ними, а на «точках». «Деды» считали, что «гуси там лафу гоняют». Но бить Катастрофу они опасались. А вдруг «застучит» комдиву?

– Ну, как у тебя дела, рассказывай? – сказал Вербин, закачивая бензин.

– Да, как обычно. Служим-с, – держа руки в карманах, ответил Катастрофа.

– Я слышал, ты недавно от ваишников уматывал.

– Было дело.

– Комдив, небось, орал?

– Да поорал малость.

– Так тебе сколько? Тридцать литров?

– Заправь сорок. Буду должен. Я тут недавно с подругой познакомился. Сегодня у меня с ней свидание.

– Везёт людям. Я с девками уже семь месяцев не целовался.

– Я тебе не завидую, – сочувственно сказал Катастрофа. – Я, например, если неделю не помилуюсь, у меня уже крышняк срывает! Как вижу бабу… у меня всё дымиться.

…В половине двенадцатого Дробышев собрал бачки, ушёл за обедом. Ему нравилось ходить за обедом. Эти два часа он находился без «дедов». На два часа сутки становились легче.

Сегодня он пошёл не сразу в часть, а свернул на аэродром. Ему хотелось посмотреть на самолёты, на МиГи-29. Вблизи посмотреть.

Он вышел на широкую взлетно-заправочную полосу. С обеих сторон вдоль неё растянуто возвышались ангары. У каждого из них стояли истребители.

Дробышев подошёл к одному из самолётов.

Это была красивая остроносая машина – МиГ-29, необычайно похожая на хищную птицу. Дробышев, поставив бачки на бетонку, подошёл вплотную к самолёту, ласково и восхищённо потрогал стойку шасси, твёрдую, как камень, резину, гладкую поверхность мощного размашистого крыла. Он обошёл самолёт кругом, потрогал выхлопные турбины, залюбовался стройностью, изяществом линий кабины пилота.