Михаил Лоскутов - Тринадцатый караван

— Почему? Как же его вынешь? Мои руки короткие, твои руки длинные, ты русский человек вытащи.— Потом он добавил, покачав головой:— Знаем, жалко. Очень жалко. Хороший верблюд был. Три верблюда этот верблюд стоил.

Я вспомнил, что действительно есть очень глубокие колодцы. Многие из них построены, может быть, тысячу лет назад, но никто еще не придумал способа извлечения падающих туда рассеянных верблюдов.

Жалко верблюда, твоя правда. Но и вода плохая — такую воду нельзя пить.

Я выплеснул воду на песок. И вдруг произошло какое-то замешательство. Все кочевники поднялись с земли и быстро заговорили. Они показывали на меня и часто повторяли «су», что означает «вода»,— слово, популярнейшее во всей Средней Азии.

Зачем ты, плохой, проклятый человек, приходишь из города делать нам зло? Чит! Теперь не придут караваны...

Старик махнул рукой и сказал, явно пытаясь загладить инцидент:

Молодой иолдаш приехал из далекой стороны. Он не знает цену воды...

Цену воды ? Я посмотрел на старика. Нет, я знал цену воды. Я прошел от Ферганы до Ашхабада и от Кушки до колодца Бохордок, я ходил по Азии и видел гнилье, тощие арыки, и зоб у кокандцев, и пендинскую язву на афганской и персидской границе, и хлопок, растущий на воде... Нет, я знаю цену воды, старик. Я знаю, что в древние времена арабы три года держали город Мерв под страхом, потому что сидели на реке Мургаб, дающей воду Мерву. Я слышал о раздорах узбеков и туркмен из-за воды и знал, что город Куня-Ургенч стал пустыней, когда Амударья ушла от него в другую сторону.

К нам подошел заведующий базой. Он понял крики.

— Что вы сделали! Что вы сделали! — вскричал он.— Вода — самое святое в песках. Закон пустыни запрещает даже умываться. Они уйдут от колодца.

Мы ушли в кибитку, и заведующий пояснил мне бохор-докские дела. Этот колодец — один из первых советских колодцев. Он не принадлежит частным хозяевам, как остальные.

— Нам нужно окружить колодец доверием. Вы работаете на наших врагов... Теперь, в эту ночь, нас может выручить только природа... Если ветер успокоится, караваны дойдут до нас. Две недели, как они повезли продовольствие на завод. Где они? Почем я знаю, где они? Вот уже пять дней их ждет киномеханик из Бохардена, чтобы ехать к заводу...

Здесь мы заметили еще одного человека в кибитке. Он спал в углу, на земле, в позе отчаянной терпеливости.

Мы отправились спать. Луна слонялась за облаками, потом снова вынырнула в чистое небо. В этот момент людям у машин послышался далекий звон колокольца.

— Идут! — сказал кто-то из нас.

— Ничего не известно, здесь все может показаться,— ответил шофер.— А может, где-нибудь далеко, верст за сорок...

...Когда мы проснулись, у колодца было торжественное оживление. С севера на такыр крупными шагами шла длинная вереница верблюдов, качая головами и звеня тяжелыми колокольцами, подвешенными на шеях. Это был караван с завода. Это был наш первый встречный караван, настоящий караван среди пустыни. Он вез рабочих с Серных Бугров.

Когда мы увязывали бочки, караван еще спал, раскинувшись на песке, потряхивая во сне колокольцами. Горбы верблюдов в бликах солнца были похожи на горные хребты и утесы. Гладкая глина такыра блестела, как серебро. Сонный бухгалтер сворачивал одеяло. Из кибитки струился дымок. Это было последнее, что я увидел в Бохордоке.

Вокруг нас очень мало предметов. Солнечные закаты, дым костров, складная кровать, деревянные бочки, кривые ветки — они не заполняют пространства. Большой мир с маленькими вещами видит человек, идущий по пустыне. Этот человек идет одинокий и затерянный, точно муха по столу.

В пустыне, конечно, и не может быть много предметов. Но зато все вещи играют здесь первые роли.

Мне пришла в голову мысль описать вещи, окружающие нас в экспедиции. Я их вижу каждый день. Я притрагиваюсь к ним, щупаю, воспринимаю как постоянных спутников. Одни из них говорят о целых столетиях опыта кумли — песчаного человека, создавшего именно такой предмет. Другие изобретены шоферами или научными работниками. Третьи созданы самой пустыней. Вот краткий список этих предметов.

Бочки, резиновые трубки, ведра, медный кувшин — кум-ган. Это вещи, рассказывающие о воде. У нас двенадцать бочек, они привязаны рядом с автоклавами и оставляют для нас очень мало места. Мы их ругаем. Но это замечательные бочки-анкерки. Можно увидеть такие бочки в Ашхабаде, в караван-сарае, в экспедициях, у кочевников. Они отличаются от обыкновенных только тем, что у них приплюснуты бока, и это делает их похожими на баулы, с которыми ходят на базар. Но это очень важная деталь. Они сплюснуты, чтобы легче было их перевозить на верблюдах: круглые бочки могли бы вертеться и слишком придавливать верблюжьи бока.