Грегуар Поле - Да простятся ошибки копииста.Роман

Я больше никуда не спешил. И не помнил ни о чем плохом.

Из газеты я узнал, что моя мать умерла вслед за отцом, и в то утро, когда ее, в свой черед, отпевали в церкви Святого Креста, преспокойно остался в постели с Жанной.

Я преодолел страх и мог теперь закончить портрет Жанны. Но меня одолела лень. Хотелось отдохнуть, понежиться на солнышке. И картина так и стояла в углу с белым овалом вместо лица, что нимало меня не тревожило. Я лгал Максу, измышляя причины отсрочки, а сам предавался праздности с Жанной.

Она даже добилась того, что я сделал ей предложение. И через три недели, без огласки и свидетелей, мы поженились в мэрии Остенде.

Мы не мелочились со счастьем, и счастье тоже не мелочилось с нами.

Но если не мелочится счастье, то несчастье не скупится тем более. Оно никого не пощадит.

Прямо в вечер нашей свадьбы, которую мы отпраздновали вдвоем в роскошном ресторане, в Генте, на набережной, поднялся ветер с порывами неожиданной силы; летела листва с деревьев, раскачивались, как скорлупки, лодки на канале, скрежетали провода.

На обратном пути поднялся такой ураган, что машину швыряло из стороны в сторону, и мы едва добрались. На улицах Остенде кружил песчаный вихрь, долетая до крыш домов. Песок, точно дождь, окружал ореолом зажженные уличные фонари.

Мне захотелось посмотреть на море с дамбы: я любил шторм. Жанна считала, что это опасно, но тут я впервые в жизни смог сказать ей, что долг жены — следовать за своим мужем. Зрелище было грандиозное. Полная луна краем касалась высоких волн, ревущая тьма моря кидалась на дамбу, окутывая ее белой пеной. Еще два-три безумца вроде нас, презрев запреты, вышли полюбоваться разгулом стихии, и мы махали друг другу издали в реве прибоя, точно героические жертвы кораблекрушения.

Мы вернулись домой, борясь с ветром, как утлый челн с бурным течением. В лифте Жанна высказала опасение, что ураган мог сорвать стеклянную крышу — страшно подумать, что тогда творится в мастерской. Я успокоил ее, но сам сознавал нависшую угрозу и вздохнул с огромным облегчением, когда увидел, открыв дверь, что все цело и невредимо. Буря рокотала оглушительно, и квартира отзывалась гулким эхом. Жанна сказала, что не сможет спать.

Я включил телевизор, но видно было плохо, а потом изображение и вовсе исчезло. Скорее всего, упала антенна на крыше. Радио тоже молчало.

Ветер улегся только около пяти утра, и мы смогли заснуть.

Разбудил нас телефон. Было уже за полдень. Я услышал в трубке рыдания Изабеллы. В доме на авеню Брюгманн сорвало крышу, и она упала на улицу, серьезно повредив несколько машин. К счастью, никто не погиб и не пострадал.

Я сразу же пригласил дочь к себе в Остенде, но, оказывается, Абрам Кан уже предложил ее приютить, и она предпочла остаться в Брюсселе, чтобы не отменять свои уроки.

Вот ведь не было заботы! Дом, конечно, застрахован, но я не очень доверял обтекаемым формулировкам контрактов и знал, что его ремонт обойдется, как ни крути, дорого.

Жил я с некоторых пор скорее попрыгуньей-стрекозой, чем муравьем-трудягой, и теперь мне срочно требовались деньги. Для банка и Государственной казны я по-прежнему был частным предпринимателем и скромно зарабатывал на жизнь нерегулярными уроками рисования. Макс платил мне наличными. Я время от времени откладывал на банковский счет небольшие суммы, а остальное разлеталось бесследно на удовольствия: рестораны, пластинки, кисти и краски.

Я было подумал, что могу рассчитывать на ссуду у банкира, но Жанна решительно воспротивилась, сказав, что это будет вернейший способ погубить нас всех.

Прежде всего надо было закончить Стевенса и надеяться, что комиссионер заплатит без проволочек. Сам Макс не мог выплатить мне аванс. Я позвонил Эмилю — тот больше не лез в бутылку, однако несколько отстранился от нашей компании, — но он также не мог мне помочь. И вот Жанна снова приняла позу, а я взялся за кисть.

Ни моя леность, ни срочность дела не вдохновили меня на написание лица. Я не испытывал больше тревог морального, экзистенциального или суеверного свойства, но, чтобы воспроизвести, так как я хотел, живые подвижные черты, мне не хватало если не способностей, то, по крайней мере, привычки и опыта. И я работал очень медленно, медленнее, чем мог себе позволить.

Прошло несколько дней; я набросал лицо лишь в самых общих чертах и был удовлетворен разве что румянцем щек. А Жанна, из-за моей медлительности, именно теперь, когда она была необходима, начала тяготиться ролью натурщицы.