Грегуар Поле - Да простятся ошибки копииста.Роман

Работал я в своей мастерской на авеню Брюгманн. Изабелла не имела обыкновения заходить туда без меня, и опасаться мне было нечего. Я ее, разумеется, ни во что не посвятил, а она ни о чем таком не спрашивала.

Когда мы собрались “У Винсента”, чтобы отпраздновать наш первый успех, разговор зашел как раз об этом. Осторожность и еще раз осторожность — к этому призывали Макс и Жанна. Эмиль был настроен куда оптимистичнее и даже считал, что ничего не менять — самый верный способ не привлечь к себе внимания. Жанна и Макс вскинулись: у них-де, разумеется, и в мыслях не было, что Изабелла шпионит за мной или что ей нельзя безоговорочно доверять. Они только подумали, что, для ее же блага, ей надо быть от этого дела подальше. Тут я не мог с ними не согласиться, и, хотя этот разговор вчетвером о моей дочери за ее спиной был мне неприятен, они меня убедили. Я сказал, что придумаю что-нибудь. В конце концов, я пока еще хозяин в своем доме и волен поступать по своему усмотрению.

Комиссионер, в восторге от результата, — картины, правда, еще не были выставлены на продажу: он ждал благоприятного момента, — вновь оказал нам доверие. Макс сумел выбить у него аванс, который тут же поделил между нами, и мы предоставили ему, на сей раз через четыре месяца, внушительное полотно Анри де Гру [13] Анри де Гру (1866–1930) — бельгийский художник-символист, скульптор и литограф. . Это была не живопись маслом, а пастель. Огромная пастель, 320 х 185 сантиметров. Де Гру — очень недооцененный художник, последователей и подражателей за ним не числится, так что атрибуция картины должна была пройти без сучка без задоринки. Комиссионер и на этот раз был в восторге.

Сюжет, кстати, запал мне в душу. Я сам выбирал из предложений Эмиля, который досконально изучил мир художника и его психологию. Я остановился на сражении троянцев и ахейцев за тело убитого Патрокла. Мне было нелегко отвлечься от образца, прочно сидевшего в памяти, — картины Вирца [14] Антуан-Жозеф Вирц (1806–1865) — бельгийский живописец и скульптор романтического направления. на тот же сюжет, — но получилось вполне убедительно.

Комиссионер купил у Макса картину не торгуясь. И мы снова собрались “У Винсента”.

По следам этой пастели я сделал целый блокнот рисунков Леви-Дюрмера [15] Люсьен Леви-Дюрмер (1865–1953) — французский художник-символист и керамист. , отталкиваясь от существующих произведений и придумывая к ним наброски (например, очень удачно получились эскизы к портрету Роденбаха), а также создал ряд набросков, будто бы отбракованных художником в дальнейшем. Мы работали все быстрее.

Мое тогдашнее состояние духа с трудом поддается описанию.

Я чудовищно много работал. И мне постоянно требовалась полная сосредоточенность. Любая помеха раздражала меня, а еще пуще раздражали замечания Макса и Эмиля. Одна Жанна воздерживалась от критики и, как правило, принимала мою сторону. Когда речь шла о копиях, я относился к таким вещам терпимее: ведь там был объективный критерий — максимально точное сходство с оригиналом. Но теперь решающую роль играла интуиция. Критические замечания — сугубо частные, надо признать, — Эмиля и Макса были основаны на том, что у каждого из них, естественно, имелась собственная концепция картины и впечатление, которое она должна произвести, и, если эта концепция в чем-то отличалась от моей, я полагал, что доверять следует самому компетентному человеку — художнику, сиречь мне. Комиссионер выражал восторги: чем не доказательство?

Доказательство еще более весомое убедило меня в моей правоте, когда мы узнали о продаже первого Эмиля Клауса. Его приобрел Национальный музей по цене, значительно превысившей и без того высокую оценку покупателей. Эксперты не высказали никаких сомнений, и музей воспользовался своим правом совершить преимущественную покупку.

Макс и Эмиль, однако, стояли на своем: успех успехом, а от ошибки никто не застрахован. Я спросил, уж не сомневаются то они в моей гениальности? Или верят в меня только на словах? Мне послышалось, будто Макс хихикнул, и я взорвался бешеной, неукротимой яростью, бил кулаками по столу и стекам, как в тот день увольнения из школы, но все закончилось дружескими объятиями.

Что и говорить, я понимал: в нашем деле есть только один абсолютно незаменимый человек — я. Изыскания Макса, идеи Эмиля — для этого бы сгодился любой книгочей или “собрат по цеху”. А вот мое умение было куда большей редкостью. И в те времена, когда я делал легальные копии, у меня были лишь считаные единицы коллег и подлинных конкурентов. Один японец, два американских гиперреалиста, один португалец и еще пара-тройка, не больше. Теперь я тем более сознавал свое превосходство в нашей маленькой группе и порой, увы, проявлял черную неблагодарность к друзьям, без которых я никогда не стал бы тем, кем стал.