Евгений Боушев - Сердце капитана

Вместе мы — идеальная пара.

Интересно, как сюда впишется Алиса?

После первого тоста и грустного взгляда на медленно разбухающие в кастрюльке пельмени Галилей говорит:

— Чувак! Ты сам читал этот файл с древними легендами?

— Чуть-чуть, — говорю. — Все никак времени не было. А потом и не хотелось как-то…

— Ясно. — Галилей вспоминает нашу любимую пьесу и замолкает на секунду.

Но только на секунду:

— Оказывается, в ирландском фольклоре привидениями могут быть живые трупы, тела, которые оживают на краткое время, чтобы принять участие в собственных похоронах.

— Круто. Мне стало гораздо легче жить.

— Да ну, это еще не самое интересное. У древних существовало поверье, что вихрь — это бывший самоубийца. Когда ветер завывал в трубе, считалось, что плачет покойник, а срывание крыш казалось выражением недовольства умерших.

— Обалдеть! Что ещё?

— Помнишь споры о существовании души? Дескать, масса умершего уменьшается на полсотни граммов. Ученые еще шутят, что теперь точно известна масса души.

— Ну? — угрюмо спрашиваю я. Когда Галилей хочет произнести речь, остановить его не никакой возможности.

— Так вот, это объясняется гораздо проще. Все может быть связано с тем, что во время агонии усиливается потоотделение. Также ряд источников сообщают, что изменение в массе тела происходит в результате использования клетками адезинтрифосфорной кислоты при анаэробном питании…

— Вот ты сам понял, что только что сказал?

— Не совсем. Но это и неважно. Главное, что Алиса поняла, и теперь мы с ней вместе не верим в бога.

— Отлично. Теперь вам только остается перестать верить в бога внутри себя. Тогда мы все поедем в Мексику, сколотим там хибарку на полуострове Юкатан, начнём выращивать бобы… Алиса будет вязать тебе носки из травы дьявола, я буду гнать кактусовую настойку; а вечером мы наденем твои носки, выпьем мою настойку и будем строить планы… ты — паропланы, а я — дельтапланы…

Галилей улыбнулся.

— Как там Алиса?

— Ты знаешь, — Галилей снова улыбнулся. — Она как раз мне что-то подобное рассказывала. Говорит, как хорошо остаться с тобой наедине, на каком-нибудь острове или в лесу, и так прожить остаток жизни…

— Бывает.

— Глупости, конечно. Но знал бы ты, как приятно все это слышать!

Пауза.

— Знал.

Пауза.

— Прости.

— Ничего.

Пельмени сварились, а пива еще больше половины. Заболтались мы сегодня… Вот тебе и первая новая черта у Галилея — он начал задумываться о простых вещах и упускать из виду серьезные. Я раскидываю пельмени по тарелкам и доливаю в бокалы пива.

— О тебе, кстати, всё время спрашивает, — говорит Галилей.

— И что спрашивает?

— Как живешь, чем занимаешься. Когда, говорит, мы к нему в гости пойдем.

— Никогда.

— Я так и сказал. И про твои проблемы со сном тоже ни слова.

— Ну спасибо. А у тебя с ней как?

— Лучше не бывает. Я как заново родился: стал добрее, спокойней. Знаешь, начал уже в последнее время бояться, что однажды допьюсь до чертиков, а с ней все прошло.

Я вполне его понимаю. Алиса, с её удивительным спокойным характером отлично подходит моему беспокойному другу.

Мы допиваем пиво и едем к Галилею. Заряжаем Стирминатора, жарим яичницу с луком, покупаем еще пива. Почему-то портвейн сегодня в тягость. И вообще, бухать вредно.

Галилей достает свое звенигородское чудовище с удивительно чистым звуком и поет песню, от которой у меня шевелятся волосы на голове:

Я вижу их, со скрюченными пальцами, с объеденными крабами лицами, в дырявых треуголках, которые непонятно как держатся на голове. Они тянутся к светлому пятну неба над головой, к мутной и призрачной цели. Иногда я вижу их во сне.

День начался с кошмаров. В половине седьмого я с криком свалился с кровати, перепугав кота. Вам интересно, что я кричал?

Попробуйте догадаться. Несложных три слова. Настенька уже полгода ждет, что я скажу ей такие же.

Кот с опаской посмотрел на меня и заскребся в дверь. Возможно, я схожу с ума. Я предпочитаю считать, что все вокруг сошли с ума, а я один — исключение. Впрочем, вероятнее всего, с ума сошли все без исключения, причем ещё с десяток лет назад.