Тут, как водится, и машина со съемок подъехала.
Работалось хорошо, даже чуть-чуть лучше, чем прежде. С огоньком. Что по мне — немного это странно. Да вот: много и без повода смеялся. По возвращению домой веселое настроение меня не оставило и, когда семья улеглась, я разрешил телу вырваться на улицу. Вышел, взглянул в затухающий горизонт, и он мне категорически не понравился. Да не только он. Все как то не по-нашему было. Словно рядом, поддавливая этот, двигался другой мир. Время от времени из другого мира прорывались бесформенные объекты. Но неосмысленные еще нами законы природы не позволяли этим объектам себя реализовать в полной мере.
Я пошел по улице прямо, никуда не сворачивая, мимо комплекса зданий налоговой инспекции в сторону Волоколамского шоссе. Соседний мир крался где-то неподалеку, ускользая от глаз за черным зиккуратом электростанции, за черепицей автомобильных крыш, на стоянке, у ослепительно желтой бензоколонки. С каждым шагом его явственное присутствие наполняло мой организм мистической силой. Мне грезилось, что при желании я мог бы легко передвигаться, прыгая по фасадам зданий, верхушкам деревьев, заглядывать в окна и поправлять покосившиеся скворечники. Естественно, на практике, я этого предпринимать не намеревался, искренне полагая, что подобные чувства — не более чем случайный набор стандартных нейролептических реакций, и виной тому бессонница. К половине седьмого утра неземные чувства отступили, и я первый раз зевнул.
Через полчаса в районе тушинского аэродрома меня подхватила служебная машина и отвезла на съемки.
На этот раз работалось, как в открытом космосе. Звуки шли издалека, действия были строго скоординированы. Когда объявили обед, я еще 10 минут стоял перед выключенной камерой, пока пробегающий мимо звукорежиссер не предложил перекусить. Разум в общей интриге не участвовал. Разум скользил в верхних слоях общественных мыслеформ, столь же разных, сколь и завершенных. Улучшать их не было смысла, ни одна все равно в этом десятилетии не пригодится. Правда, иногда сквозь сладкую дымку истин прорывались рваные всклоки чьих-то либо нарко, либо похмельных прозрений. Прорывались и вновь со стоном погружались в безбрежную, вязкую ширь.
В конце смены я зевнул второй раз. Третьего не было, потому что я уснул по дороге домой, в машине. И пока ехал — выспался. Очнулся у своего подъезда бодрым весельчаком! Понял, что пилюль не миновать. Нашел в «Яндексе» фармакологию, подобрал препараты, заказал с курьером. Пока тот ехал, я молился, по доставке, принял тройную порцию мелатонина и уснул. А следующим днем Прощеное воскресенье было. Я у всех, кого поймал, прощения попросил. За что — не очень понятно. Чужого не брал, за глаза не обсуждал, разве мог раздражать самим фактом своего существования. Это — да. Мог. Так и прощения искренне просил.
И бессонница отступила. Но пришли сны. И какие! Но об этом позже.
Об этом мне первым по телефону сообщил добрый друг Владимир Легойда — председатель синодального, информационного отдела РПЦ МП, потом я съездил за самим письмом к заведующему канцелярией Московской Патриархии — протоиерею, отцу Владимиру Дивакову. Он выдал мне конверт с документом и пожелал терпения. Я, в свою очередь, извинился за то, что однажды имел бестактность в компании осудить его за темперамент. Добрый, на самом деле, измученный непосильной работой человек.
Резолюцию получил накануне дня почитаемой мною Блаженной Ксении Петербуржской. Промыслительно. Накануне рукоположения, десять лет назад, я ездил на поклонение Преподобной в Санкт-Петербург.
Резолюция Святейшего дословно звучала так:
Его Преподобию, священнику Иоанну Охлобыстину.
Канцелярия Московской патриархии, по благословению Его Святейшества Святейшего Патриарха Московского и всея Руси КИРИЛЛА, настоящим сообщает Вашему Преподобию резолюцию, положенную на Вашем обращении:
«15.01.2010 г. При всем уважении нашего общества, включая представителей Церкви, к тому вкладу, который вносят актеры в культурную жизнь народа, следует придерживаться церковных канонов, в соответствии с которыми священство и лицедейства несовместимы.
Положительно оцениваю факт Вашего письменного обращения, исполненного духовной озадаченностью. Однако до окончательного решения вопроса о том, чем Вы будете профессионально заниматься, Вы запрещаетесь в священнослужении. Вам не следует носить рясу и иерейский крест.
Читать дальше