Ирина Степановская - Круговая подтяжка

Она не говорит никому о том, что слышит. Скажешь, еще упекут в психушку. Валерия Павловича она во сне видит часто. То ей снится, как она бежит к нему, раненному, лежащему на кафельном полу в той самой палате, но во сне не может его даже перевязать, зажать рану, потому что все у нее валится из рук. То ей видится, что вместо нее к Чистякову бежит Барашков, и тогда она счастлива, но только на миг – Аркадию удается спасти Валерия Павловича, однако через секунду ей уже снится, что после всего доктора собираются в ординаторской и глядят на нее с укором, их голоса гудят нестройным хором: «Что же ты ничего не знаешь и не умеешь?» Но еще чаще Тина видит безымянных больных, тех, чьи лица ей совсем не знакомы. Их везут и везут, они заполняют палаты и коридоры, и она мечется между ними, не в силах помочь. Сестры не слушают ее приказаний, руки ее дрожат, она не может попасть в вену, не понимает показаний приборов, не может выговорить названий лекарств, и опять все, кто находится рядом, смотрят с укором, с немым вопросом: «Что с тобой, Тина? Нет, ты кто угодно, но больше не врач. Ты ничего не можешь».

Так каждая ночь проходила в поту, в слезах. Но бывало, что она вовсе не могла уснуть. Лежала до рассвета в кровати, но сон не шел, в памяти мешались лица больных, истории болезни, врачебные конференции, знакомые голоса. Под утро она так уставала от воспоминаний, что казалось, вот закроет глаза – и провалится в сон. Нет, куда там. Сон без сновидений теперь для нее был немыслимой роскошью. Удивительно, как она могла раньше спать в автобусах, в самолетах, урывками на продавленном диване в холодной, неуютной ординаторской. Какая роскошь!

Вернуться бы на этот диван! Сколько бы она отдала, чтобы опять очутиться там, прилечь, быстро заснуть и спать, сколько захочет! Что за пытка! Неужели бессонница – расплата за ее грехи?! А так ли уж много она грешила…

Иногда ей снилась ее последняя работа. Всегда одинаковый сон. Роскошная комната, много народу. На полу шикарные растения ярусами в горшках из испанской майолики. На низких столах орхидеи в вазах. В углу комнаты – золоченая клетка, в ней прыгают и щебечут пестрые, незнакомые, с яркими хвостами и хохолками на головах, никогда не виданные Тиной ранее экзотические птицы.

В комнате среди людей – больных и персонала – они стоят втроем: Азарцев, его бывшая жена Юлия и она, Тина. Дальше всегда одно и то же: о чем ни идет разговор, Азарцев принимает сторону Юлии. И тогда Тина от ревности с яростью вцепляется в Юлино красивое, холеное лицо. В Тининых снах лицо у Юлии всегда одинаковое, такое же, как наяву, – гладкое, будто фарфоровое, холодное, красивое, улыбающееся с издевкой. Тине хочется его разбить. Она нападает. Ее оттаскивают. Шум, крик, летят на пол и разбиваются вазы с цветами, выплескивается на ковры вода, орут в клетках птицы. «Какой скандал в фешенебельной клинике!» – судачат больные. А Юлия смеется, хохочет, выставляя напоказ роскошные искусственные зубы. Тине никогда не удается дотянуться до ее кукольного лица – ее неизменно удерживает Азарцев.

– Ты не права, – говорил он ей. – Ты должна извиниться!

– Но почему я всегда не права? Не буду извиняться! – кричит Тина. – За что?

– Как хочешь. – Азарцев равнодушно пожимает плечами, берет под руку Юлию, и они уходят, поднимаясь по широкой деревянной лестнице на второй этаж, туда, где наяву располагаются операционные. Во сне же Тине кажется, что поднимаются они в спальню.

– А как же я? – кричит им во сне Тина. – Ведь ты любил меня? Ты сам привел меня сюда! Что будет со мной?

– Ты просто дура! – обернувшись на лестнице, кривится в улыбке Юлия. Ее высокие каблуки стучат, вбивая звуки, как гвозди. Размеренно – цок-цок! И вот Юлия с Азарцевым удаляются и исчезают. А все в комнате – и люди, и птицы – все без исключения смотрят на Тину строго и с осуждением. «И-ди-от-ка!» – орет ей в лицо попугай. И Тине хочется исчезнуть, утянуться куда-нибудь в щель, в окно, просочиться сквозь потолок. Иногда во сне это удается. Иногда же люди в комнате набрасываются на нее, валят на пол, топчут ногами. Птицы, вырываясь из клеток, клюют ей голову. Но так или иначе кошмару всегда наступает конец.

После таких снов Тина никогда не плакала – она просыпалась усталая, злая, и, когда Азарцев приходил к ней наяву, не могла понять, в самом ли деле он хочет помочь или только демонстрирует благородство: не бросает ее из жалости. Ночевать он не оставался, и она из гордости никогда не спрашивала его теперь, куда же он уезжает от нее – в свой старый дом, где она не раз бывала, или на ту квартиру, где живут Юлия и Оля, их с Азарцевым дочь. Для Тины эти мысли были невыносимы.