Айрис Мердок - Школа добродетели

Эдвард обратил внимание, что Мидж, несмотря на отчаяние, выглядела такой же нарочито небрежной, как и всегда. Какие-то неуловимые особенности ее внешности и светло-синий галстук преображали прямое хлопчатобумажное платье цвета морской волны (оно вполне могло сойти за форму дорогой частной школы) в головокружительное одеяние шикарно одетой женщины. Чуть тронутое загаром лицо Мидж сияло, и казалось, что оно обязано своей прозрачной гладкостью не многочисленным ухищрениям, а молодости и солнечной погоде. На ней были темные чулки, она сидела, положив ногу на ногу, и время от времени притрагивалась к своим волосам, взбивая их в трогательном беспорядке. Если судить по спокойному голосу и приветливому виду, Мидж вполне держала себя в руках, но ее истинное настроение выдавали опущенные уголки губ и испуганные глаза, со всей очевидностью взывавшие к Эдварду: «Помоги мне, ну помоги же мне, позаботься обо мне!»

— Тебя Томас просил прийти?

— Нет.

— Гарри?

— Нет.

— Я теперь никому не верю, — сказала она. — Ну так чья это идея?

— Я пришел не как посол, — ответил Эдвард, — если вы об этом спрашиваете.

— Ты знаешь, что Джесс Бэлтрам мертв? Ну конечно, знаешь, об этом писали во всех газетах.

— Да.

Ни в одном отчете о смерти Джесса Эдвард не упоминался. В некотором роде он чувствовал себя оскорбленным. Матушка Мэй постаралась, чтобы его больше не было на этой сцене. Он чувствовал ревность, словно было нарушено его право собственности. Но по зрелом размышлении он испытал облегчение. Было бы ужасно, если бы пришлось разговаривать с полицией, с журналистами. Случившееся ни на минуту не отпускало его, но он не хотел, чтобы его принуждали думать об этом. Позднее он, может быть, все расскажет Томасу.

— Ты скорбишь? Для тебя это важно?

— Да, важно, — сказал Эдвард.

— Но ведь ты его не знал. Видел один раз, когда был ребенком.

— Я много времени провел с ним в Сигарде.

— Постой, ты ведь никогда не был в Сигарде…

— Нет, был — я жил там некоторое время. Я там был, когда вы с Гарри появились в тот вечер…

— Ты там был? — переспросила Мидж. — Я, наверное, схожу с ума. Да, теперь я вспомнила. Я просто стерла тебя из памяти.

«Да, — подумал Эдвард, — это все стерлось из памяти, никто не узнает, что я приезжал к Джессу, что я любил его, а он любил меня. Словно этого не было. Может, я и сам перестану в это верить».

— Это был шок, — продолжала Мидж. — Не ожидаешь, что человек может вот так умереть. Я думала, что еще увижу его. Но я странным образом почувствовала удовлетворение, на мгновение забыла о своих несчастьях. Наверное, это следы старой ревности. Я ревновала к Хлое, потому что он любил ее. Теперь они оба мертвы. Какие бесчувственные речи, правда? Ревность никогда не умирает.

— Вы так думаете?

— Да. Плохая новость для молодых. Хочешь выпить? Нет? Я бросила пить. Ты, наверное, уже слышал обо мне и Стюарте?

— Вы хотите сказать, о вас и Гарри? Когда вы появились вместе в Сигарде, я подумал…

— Нет, я говорю о Стюарте. Я в него влюбилась.

— Послушайте, Мидж, я не совсем в курсе, я был занят своими делами. Я думал, вы и Гарри…

— Да, у меня был роман с Гарри, но совершенно неожиданно, после того случая в Сигарде, я влюбилась в Стюарта. Томасу все известно, он уехал, и я не хочу видеть Гарри, а Стюарт не хочет видеть меня… Я думала, все уже знают об этом. Оказывается, нет.

— Постойте…

— Гарри хотел, чтобы я ушла от Томаса, а потом, когда Стюарт увидел нас вместе, когда всплыла вся эта идиотская ложь про мистера и миссис Бентли, он одним взглядом убил что-то во мне…

— Вы любили Гарри, а теперь любите Стюарта? Но вы не можете его любить только потому, что он что-то там убил…

— Именно поэтому. Я, пожалуй, все же выпью. Ты не хочешь? Я вдруг поняла, насколько все мертво. Словно сама смерть смотрит на меня и убивает все…

— И что, это случилось в один миг? — спросил Эдвард, беря стакан с шерри.

— Не совсем. Началось мгновенно и продолжалось в машине по пути в Лондон. Я чувствовала Стюарта у себя за спиной, как ледяную глыбу. Все, чего я хотела, мгновенно обесценилось, и я уже не хотела ничего. А потом, когда я вернулась, я поняла, что хочу одного — Стюарта. Понимаешь, он создал огромную пустоту, и ничто не может ее заполнить, кроме него. Я должна была увидеться с ним, поговорить… Я предложила себя ему, но не только для секса.

— Что это значит?

— Понимаешь, это трудно объяснить. Я предложила себя как некий абсолютный дар, я хотела изменить свою жизнь, чтобы работать вместе с ним. Я все еще хочу этого — нести добро людям.