Алексей Иванов - Message - Чусовая

К концу 1918 года весь Средний Урал (и Чусовая тоже) оказался под властью Колчака.

Однако власть белых мало в чём уступала по жестокости власти красных. Террор был и при тех, и при этих. Разница заключалась в том, что красный террор был официальной политикой, а белый террор — «инициативой с мест», которую верховная власть всё же не одобряла. Но тем, кого расстреливали, от этого было не легче. Поэтому время хозяйничания белых отмечено такими же восстаниями, как и время господства красных. На Чусовой против белых восставали завод Лысьва и пристань Усть-Утка.

Белые продержались на Урале всего полгода. Весной 1919 года красные начали решительное наступление и вскоре вытеснили белых и с Чусовой, и с Урала. 1 июля красные заняли Пермь, 14 июля — Екатеринбург, 24 июля — Челябинск. Особенно ожесточёнными оказались сражения на нижней Чусовой. Например, в районе деревни Копально красный полк Горных Орлов из Кизела разгромил Морскую дивизию Колчака и взял в плен более 700 человек.

О Гражданской войне на Урале Алексей Толстой лихо писал в романе «Хождение по мукам»: «В декабре колчаковский скороиспечённый генерал Пепеляев взял было Пермь, и вся заграничная пресса завопила: „Занесён железный кулак над большевистской Москвой". Но туда, на Каму, послали из Москвы комиссара Сталина, — и он крутыми мерами быстро организовал оборону и так дал коленкой прославленному Пепеляеву, что тот вылетел из Перми на Урал». Вылетая на Урал, Пепеляев успел размонтировать и отправить в Сибирь или взорвать десятки заводов, взорвать мосты через Каму, Чусовую, Сылву, Усьву, Койву, Вильву, а также устроить на Чусовой, наверное, самую грандиозную речную катастрофу не только в истории России, но, возможно, и всего мира.

На территории нынешнего города Перми между районами Мотовилиха и Лёвшино в начале XX века Людвиг и Роберт Нобели (сыновья Альфреда Нобеля, основателя Нобелевской премии) организовали первое на Урале нефтехранилище. Из него и сбросили нефть в Чусовую…

В устье Чусовой согнали более 200 пароходов — буксиров, сухогрузов, танкеров, пассажирских лайнеров, а также баржи, брандвахты, катера. Затем в реку выпустили нефть и подожгли её. У известного советского художника К. Юона есть картина «Сожжение речного флота в устье реки Чусовой». Вот как описал этот пожар пермский бурлак, речник и писатель А. Спешилов в романе «Бурлаки»: « Выплыла Белая гора — первый отрог родного Урала. Ниже, в устье реки Чусовой, — сплошной лес мачт камских пароходов, а выше — огромные баки — хранилище горючего. Верховой ветерок донёс запах нефти. Мы мчались напрямик к устью Чусовой. Но не успели дойти… К небу взметнулось пламя, и чёрный дым закрыл солнце. Белые подожгли выпущенный мазут. Огненная лавина горящей нефти поплыла по реке Чусовой. И запылали речные красавцы-пароходы. От горящего каравана отделились три пассажирских парохода и выплыли на Каму. Огонь настигал их. С риском сгореть самим, мы взяли их на буксир и вывели к правому берегу на безопасное место. Больше суток пылал страшный пожар в устье уральской реки Чусовой. Потушить его было невозможно».

Писательница Ольга Славникова в романе «2017» (Москва, ВАГРИУС, 2006) фантастически красочно описывает призрак сгоревшего флота: « Этим летом Вадя шарил по притокам Камы и видел ужасные вещи. Первым делом он напоролся на перетянувшую устье Чусовой притопленную цепь, лишь слегка заметную на поверхности воды, будто перфорация на месте отрыва шёлковой бумаги. (Надо отметить, что в Гражданскую войну цепью красные перегородили устье реки Белой, а не белые — устье Чусовой, и тем самым красные заперли на Белой белогвардейскую эскадру бронепароходов контр-адмирала Старка.) Утром его разбудил сырой, тяжёлый запах гари; туман, стоявший вокруг, был странно землистый, будто лёгкие курильщика…Сначала ему попадались торчавшие из реки толстые сизые головни, местами такие частые, что напоминали чудовищные камыши, и бесформенные останки судового железа; вода на местах этих затоплений темнела студенистыми пятнами, похожими на пятна ожогов. Тут и там по реке проплывали, разваливаясь, шипя, воспалённо розовея в тумане, какие-то огненные клочья; тихо, пустым угловатым призраком, проскользила выгоревшая баржа, напоминавшая везомый на платформе четырёхметровый стул.

Далее Ваде показалось, будто он видит два въехавших друг в дружку, сильно измятых теплохода. Но по мере того, как он, исхлёстанный ветками, полными воды, подбирался поближе, становилось ясно, что судов в искорёженной куче значительно больше. С каждыми десятью метрами приближения обнаруживалась ещё одна единица — то измятой, хлебающей воду трубой, то едва проблёскивающими, будто леска, натянутая низко над волнами, очертаниями кормы. Перепуганный, с сердцем, бьющим во всю ширину груди, Вадя остановился: ему померещилось, что если он подойдёт вплотную, то груда вспученного, жёваного, рваного металла разрастётся до размеров многоэтажного дома».