Алексей Иванов - Message - Чусовая

Пермь вытянулась вдоль Камы на 70 км (с ума сойти!). Нынешняя Пермь — это рождённая в тридцатых годах XX века агломерация из множества мелких городишек и посёлков: Егошихи (собственно Перми), Мотовилихи, Закамска, Гайвы, Лёвшина, Голованова и так далее. Город расколот на куски, разбросанные по лесам. Центральная часть «распилена» глубокими логами мелких речек, затрудняющими сообщение. Улицы прямые и длинные. В центре — много пустырей, трущоб, долгостроев. К главной своей красе — к Каме — город повёрнут унылым промышленным «боком». Город низкий. Современной архитектуры мало. Город не цельный, аморфный, какой-то «недовоплощённый», без легенды. Архитектор В. Новинский, подводя итог характеристики Перми, язвительно пишет: « Изрезанная протяжённость местами пустынна. А где же бедуины ?» В облике Перми — менталитет горожан, жителей Западного Урала. Лишённый строгановской харизмы и направляющей опёки, он представлен здесь в «чистом виде».

А Екатеринбург, который «богаче» на 200 тысяч человек, собрал свои районы «в кулак»: центр, Уралмаш, Эльмаш, Химмаш, Каменные Палатки, Синие Камни… Город компактный: его можно пересечь пешком с юга на север и с запада на восток за несколько часов. Город насыщен легендами: тут и золотопромышленники, и Мамин-Сибиряк с Бажовым, и расстрелянный Николай II, и Уралмаш — крупнейший завод в мире, и президент Ельцин. Город современный, высокий, красивый, да ещё и метро есть. В советское время он был схож с Пермью, но советская «парадигма» нивелировала все региональные менталитета. Теперь они распрямились, как пружины. И за 15 лет Екатеринбург полностью переменился, превратившись в настоящую столицу. Да, Екатеринбург — столичный город, не провинциальный. Он развивается не просто активно, а даже чуть ли не «взрывообразно». Новые, современные дома облепляют богатый исторический «интерьер», лезут друг на друга, лезут вверх, лезут на тротуары. Вот оно — «попёрло» «дикое счастье»! И не нужно никакого начальственного руководства: нужны только средства — и энергия, чтобы заставить средства работать.

И Николай Корепанов, научный сотрудник Института истории и археологии УрО РАН (Екатеринбург), сравнивая пермяков и екатеринбуржцев, пишет: « Не такой здесь воздух, не так ступают люди по земле, а и то, что под землёю, зреет не знакомыми жилами и „флецами" (пластами), но гнёздами… А от недр — и самый характер людей».

И дело вовсе не в том, что «лучше», а что «хуже». И у того, и у другого состояния духа есть и хорошие стороны, и плохие. Дело в том, что надо всегда помнить: есть и это, и то. Как в истории есть и Строгановы, и Демидовы. А Чусовая, как и положено великой реке, собирает всё воедино. И притяжение Чусовой не только в том, что на ней сошлись Строгановы и Демидовы, «западный» менталитет и «восточный». Притяжение в том, что на Чусовой воплотились две основные линии «русского пути» и, значит, два варианта будущего.

В России ни одно большое дело не обходится без народного мятежа. Наверное, потому что ни одно большое дело не делается «по-человечески». И создание на Урале горнозаводской державы не исключение.

Тяжелейшие условия работы на горных заводах не могли не вызвать протеста в среде рабочих, рудокопов, углежогов и других работных людей. Чаще всего этот протест выражался в формах индивидуального бунта. Человек, доведённый до отчаяния каторжным трудом, голодом, побоями, несправедливостью, убегал с завода в леса. Иногда он устраивал поджог, иногда даже убивал начальника. Только в случае исключительного или «безразборного» зверства такой человек встречал осуждение в народе. А обычно разбойники пользовались всеобщей популярностью. Видимо, немало работных желало выпотрошить утробы заводчикам или купцам, да не у каждого на это хватало решимости.

На Чусовой разбойник — непременный персонаж фольклора. Грозную и страшную славу имел разбойник Пермяков, орудовавший возле деревни Пермяковой. Былинную мощь обрёл образ девки-разбойницы Фелисаты, собравшей «бабью дружину». Особенно любил народ разбойника Рассказова.

Рассказов выглядел сказочным и добрым разбойником. Он никогда не проливал крови, грабил только купцов и богатых, а награбленное хранил в пещере. Он умел отводить глаза: сам был в одном месте, а голос его звучал в другом. Если его ловили и сажали в острог, он убегал: просил попить и «уплывал по воде». Когда же хитрая стража стала поить его не водой, а квасом, он нарисовал на стене углём лодочку и всё равно исчез.