Кристин Валла - Туристы

– Ты войдешь со мной? – спросил пилигрим.

– Нет, – ответил Себастьян. – С этой минуты я снова становлюсь обыкновенным туристом.

Он улыбнулся и, поблагодарив спутника за компанию, отправился дальше один. По пути через площадь ему встречались лавочки, в которых продавались статуэтки святых и церковные свечи и тут же стояли путеводители на всевозможных языках. Вдруг Себастьян остановился, окликнул своего дорожного товарища и подбежал к нему.

– В чем разница? – спросил Себастьян.

– Между чем? – спросил пилигрим.

– Между мной и тобой? – сказал Себастьян.

Его недавний попутчик задумался. В руке он держал четки.

– Пилигрима ведет вера, – ответил он. – Он стремится к встрече с тем, что выше его. Туриста же влечет в путь только его собственный ненасытный взор. У него нет веры, одни лишь надежды и ожидания.

Себастьян задумчиво кивнул. Солнце озаряло их золотым ореолом. Они пожали друг другу руки и расстались, чтобы никогда больше не встретиться.

Потом он отправился бродить наугад по узеньким средневековым улочкам, где с балкончиков его провожали глазами старушки. Выходил на людные площади, заставленные ларьками, где громоздились удивительные плоды, которые он смутно узнавал, причудливые, яркие растения. Продавцы зазывали его к прилавку, сопровождая свои слова кивками и улыбками. Он отвечал им на своем родном языке, не таком уж отличном от того, который он слышал от них. Он не спеша пересек площадь Кавура, на которой неустанно крутилась карусель с лошадками и каретами, и продолжил путь по Виа Рома, не забывая оглядываться по сторонам. Мраморные ангелы, укрытые в тенистых садах, склонившиеся над каналом развесистые деревья. Стеклянные балкончики сверкали на солнце, сливаясь с мерцающей водой. Он чувствовал, как по всему телу разливается покой, и сердце словно вспомнило забытый старый ритм. Он отмечал носившиеся в воздухе запахи, звуки обыденной жизни, которым гам когда-то подпевал про себя как привычной песенке. Пройдя до конца улицу, он увидел перед собой самую большую площадь, какую ему когда-либо приходилось встречать. Под летним небосводом перед ним раскинулась Прато-делла-Валле, и на ней, огибая ее кольцом, текла спокойная река. На берегу выстроились знаменитые падуанцы. Пшеничного цвета дома обрамляли площадь, а на заднем плане проступали минаретообразные башни, словно до дальних стран Востока отсюда было рукой подать. Он снова вернулся к базилике. «Я прошел по кругу, – подумал Себастьян и улыбнулся. – Я вернулся туда, откуда начал».

Он сел на первую попавшуюся скамейку, сложил руки на коленях. Больше ему никуда не нужно спешить.

Впервые в жизни он занялся добыванием елки. Когда он вернулся, его встретила на площадке синьора Пануццо, издалека узнавшая его по дутой куртке и зимним кроссовкам. Она поглядела, как он вытаскивает из лифта елку.

– Так-так, – сказала она. – Кажется, Оливар на этот раз как следует отпразднует Рождество?

– У меня будут гости, – сказал Себастьян.

Лифт двинулся дальше наверх. За ним пополз хвост кабеля.

– И сколько же человек? – спросила синьора Пануццо.

– Четверо.

– Никак все с ночевкой?

– Нет, – сказал он. – Они остановились в гостинице.

– Вот и хорошо, – сказала синьора Пануццо. – А то сколько же они вылили бы горячей воды!

Себастьян затащил елку в прихожую. Синьора Пануццо отперла замок и вошла в гостиную, где были составлены разные вещи, не поместившиеся в загородном доме. Себастьян отправился на кухню за деньгами, приготовленными, чтобы расплатиться с квартирной хозяйкой. Когда она вышла в коридор, он протянул ей деньги.

– Ну, пока, увидимся через месяц. Счастливого Рождества, – сказала она.

– Счастливого Рождества, – пожелал в свою очередь Себастьян.

Он запер за нею дверь. Ее шаги постепенно смолкли. Он взглянул на лежащую на полу елку, достал ножницы и перерезал бечевку. Ветки распрямились и вытянулись в стороны. На каменный пол посыпались иголки.

– Дурак! – буркнул он тихо. – Надо было сперва поставить ее стоймя.

Он зашел в кухню, зажег газ и открыл духовку. Потом постоял у плиты и погрелся. Она грела не хуже камина. Над кухонным столом висел календарь с религиозными картинками. Себастьян подошел к столу и оторвал еще один листок. На этот раз он в виде исключения радовался приближающемуся Рождеству.

Себастьян проснулся под звуки центрифуг из «Лава и Лава». Те начинали вращаться в восемь часов, сотрясая перегородку между его комнатой и ванной. Глухо бурчали сушильные барабаны, словно голодное брюхо. У Себастьяна замерз нос. Через некоторое время он выбрался в ванную. Для этого сперва нужно было придумать какую-то мотивацию. Там он снял пижаму и осторожно, чтобы опять не сорвать, потянул за цепочку, спуская воду. Затем включил воду над ванной, дал ей немного стечь и только тогда, скорчившись в три погибели, полез поливаться под ручным душем. Как правило, вода была слишком горячая, но стоило отвернуть холодный кран, как она становилась совсем холодной. Он долго пробовал добиться нужной температуры, но в прошлом году наконец отчаялся. На каменном полу ступни сводило от холода. Он включил радио и принялся за бритье. Эминема сменила последняя песня «Coldplay». Ходили упорные слухи, что Гвинет Пэлтроу влюблена в их вокалиста. Себастьяну тотчас же невольно подумалось о бедолаге, который терпеливо мерз под дверью Криса Мартина, чтобы проиллюстрировать последнюю сплетню. Хотя ему уютно жилось в этой несколько запущенной квартире и фотографировать людей, спокойно позирующих на выбранном по желанию фоне, было гораздо легче, он не раз позавидовал тому бедолаге, желая оказаться на его месте.