Людмила Петрушевская - Рассказы о любви (сборник)

— Ну и зачем ты это сделала?

— Что-то мне показалось, что она умалчивает о чем-то. Она тоже дала мне свой телефон. Ты же знаешь, что у меня чутье на людей.

— О-о. Эт-то мы проходили. Как бы про памятник на Белорусской.

— Все эти бабы, они должны помнить и Клавочку, и ту ее невестку. Ну, маму Миши. Особенно эта Валентина.

— И что ты ей сказала?

— Разумеется, ничего.

— Ма! Ну когда ты будешь думать над своими поступками?

— Валентина, кстати, вроде бы между делом вспомнила про Клавочку из этой десятой квартиры. Дескать, где она, как она. Что знала ее, так как работала в детской поликлинике медсестрой. Что Мише банки ставила. В санаторий его устраивала, когда у него отец, Анатолий, сын Клавочки, погиб. Так что я недаром с этой Валентиной говорила.

— Вот-вот. Жди теперь как бы гостей.

Оксана даже не подозревала, насколько была права.

Двадцать восьмого декабря, поздно вечером, в квартире раздался трезвон междугородней.

— Да, да! — подхватив трубку, сказала Нина Сергеевна. — Москва, да, будет говорить! Иерусалим вызывает! — (Пояснила она дочери, которая высунулась из ванной.) — Клавочка! Клавочка! — вдруг завопила она. — К телефону! Оксана, подыми ее!

Оксана бросилась из ванной в спальню, где в темноте маленьким холмиком под толстым одеялом проступало тельце Клавочки.

— Пойдемте, пойдемте, — бормотала Оксана, — там вас к телефону!

— Кто, кто? — шептала в ответ Клавочка. — Не пойду, бог с тобой. Трясуны?

— Не знаю, не знаю, — повторяла Оксана.

Ее мать между тем что-то вопила в телефон, что-то даже вроде диктовала, кого-то слушала с красными щеками.

Когда Клавочка поднесла к уху трубку и своим жестяным голоском сказала «Вас слушают», связь внезапно прервалась.

— Кто это, кто говорит? — безнадежно спрашивала Клавочка у молчащего эфира и повторяла: — У телефона!

— Не знаю, не знаю, — пожимала плечами Нина Сергеевна. — Иерусалим!

— Лена? — помолчав, сказала уверенно Клавочка.

— Да она не представилась.

— Жива, не преставилась, — покивала старушка и пошла в туалет.

Вернувшись, она сказала:

— Во, сколько прошло, она забеспокоилась про сына. Совесть заговорила. А со мной не захотела.

На следующий вечер, чтобы как-то порадовать своих, Оксана прихватила со склада небольшую тую в горшке — чтобы она сыграла роль елочки с последующим возвращением на место.

Клавочка посмотрела на тую и сказала:

— О, вечный покой.

Такое у нее было настроение. Она трудолюбиво смотрела все криминальные выпуски про бандитов и аресты, находя в этом временное успокоение, то есть каждый раз именно в данный вечер, прямо у нее на глазах, справедливость торжествовала. Но оптимизма ей это не прибавляло.

— Да это как бы елка, — пояснила уставшая Оксана. — Импортная.

— У нас такая же посажена в ногах, в Полтаве. Где папа с мамой и мои Витюшка с Толечкой.

Ничего себе порадовала Клавочка бедную Оксану.

Тем временем озабоченная мама Нина на столе в большой комнате опять колдовала с выкройками из «Бурды», затем села стрекотать на машинке.

— Я ничего этого не надену, — предупреждающе рявкнула Оксана в маленькую комнату.

— Ладно! Договорились! — беззаботно открикнулась мама Нина. — Пойдешь встречать Новый год, то посмотришь.

— Я никуда не пойду! — прорычала Оксана. — Куда я пойду? Кому я нужна?

Мама Нина явно шила что-то из того воображаемого оранжевого якобы шелка, который она надыбала в благотворительном секонд-хенде.

Так и оказалось. В день Нового года жалко улыбающаяся Нина Сергеевна вышла из спальни с ворохом красно-желтой материи в руках.

Клавочка трудилась на кухне, она поставила в духовку пирог с капустой. Пирог с дачными яблоками, пока еще в виде заготовки, ждал своей очереди.

— Наш подарок, — объявила мама Нина робко. — Платье вам.

— Не надену, и не воображай себе, — жестко сказала Оксана.

— Ну подумай, как Клава обрадуется. Она же вчера с утра это шила. Пока мы были на работе. И все швы заоверлочила сама, да как аккуратно! А то лохмы висели. Она мастер была по индпошиву, Клавдия. Закройщица. Верхнее платье делала на бортовке, с грудью. Помнишь изумрудный пиджачок Мишеньки? Плечики на вате были! Так сейчас не умеют.

— Слушшай! Пиджачок! — зашипела Оксана. — Мало мне всего этого, да? У меня сессия через две недели! Я ничего не успеваю! А Ольга меня не отпускает! У нее как бы планы в феврале! Тогда уйдешь от нас, говорит, если на сессию уйдешь. У меня, кричала, не благотворительный фонд! Я сама на себя зарабатываю и на мужа с дочерью! Орала. Скажи теперь, мама! Мне сейчас до твоих нарядов из секонд-хенда? А?