Иосиф Гольман - Вера, Надежда, Виктория

Или что она выходит на экзамен по вокалу, а вместо голоса ее связки издают лишь хрип. Или что с ней заговаривает симпатичный парень в метро, а она не может ему ответить, потому что нечем. Она онемела.

Просыпаясь, Танечка каждый раз убеждает себя, что это просто глупый сон. Что сейчас она уедет в колледж, концертмейстер заиграет на фоно, и девочка вновь вернется в волшебный мир музыки. Вместе со своим хрустальным голоском.

Все так и происходило.

К вечеру студентка Иванова была уже очень уставшей, чуточку более умелой и вполне счастливой, несмотря на некоторое, постоянно сохранявшееся ощущение легкого голода. А вот спать просто страшно было ложиться: сон в самых разных вариациях возвращался вновь и вновь. Поэтому Танечка теперь занималась вокалом, пусть и вполголоса, даже по ночам.

Вера Ивановна задумалась.

Все сказанное было не совсем по ее части. Скорее это к психологу. Или даже к спокойному, не заманьяченному профессией психиатру, потому что навязчивые сомнения, да еще с некачественным ночным отдыхом, – это ясные признаки наступающей депрессии. И девочку вовсе не надо заклинать бесполезными соображениями типа «Возьми себя в руки». Ее надо лечить: психотерапией, а возможно, и фармацевтическими препаратами. Потому что депрессия – это болезнь. И болезнь опасная.

И все же депрессия депрессией, но Танечка пришла к фониатру. Причем именно сегодня, а не вчера или завтра.

– Смотри, Танюш, – дружелюбно начала Вера Ивановна. – С твоими плохими снами мы тоже поборемся. Есть у меня один хороший врач по этой части. Сын моей покойной подруги.

– Но у меня нет денег, – снова поникла юная вокалистка.

– Марик поможет без денег, – улыбнулась Семенова. – За билеты на твои концерты. Они же все равно когда-то состоятся.

– А так можно? – воспрянула будущая триумфаторша.

– С Мариком – можно.

Старая докторша говорила полную правду: по ее просьбе Марк Вениаминович Лазман [1]наверняка согласится лечить девчонку бесплатно. И на грядущие концерты придет точно: и он, и его жена Танечка Логинова – страшные меломаны. Так что для Марика это даже не благотворительность, а беспроигрышная инвестиция.

– Значит, с кошмарами твоими пока закончим, – закрыла тему Семенова и вернулась к собственной профессии. – Но ты ведь сегодня пришла ко мне не на сны жаловаться?

– У меня что-то… – Танечка на секунду замолкла, как будто с силами собиралась, – с горлом, – наконец сказала она.

– Что именно? – спросила Вера Ивановна. – Тебе больно глотать? Разговаривать? Ты не можешь брать верхние ноты? Что именно?

– Не знаю, Вера Ивановна, – снова чуть не расплакалась пациентка. – Что-то не так. А что – не знаю.

– Значит, боли нет?

– Нет.

– Все нотки берешь?

– Да.

– Но есть какой-то дискомфорт, который сложно определить?

– Да. Как будто чуть-чуть першит. Петь не мешает, но я постоянно об этом думаю.

– Ясно, – сказала Семенова-старшая, хотя ясно ей пока ничего не было. – Вот теперь раскрывай рот.

Девочка широко раскрыла рот и честно вытерпела все неприятные манипуляции: осмотр горла и особенно гортани с голосовыми связками никогда не доставлял удовольствия пациентам.

Сначала Вера Ивановна сильно насторожилась: связки, не будучи как-либо измененными или гиперемированными, явно не смыкались полностью. Она еще и еще раз внимательнейшим образом осматривала волновавшие ее области.

Танечка как могла помогала доктору, сама, через марлечку, удерживая пальцами в максимально вытянутом положении свой собственный язык.

У Семеновой понемногу отлегло от сердца. Все было идеально чистым: поверхности – розовые, никаких налетов и включений. На новообразования – ни намеков.

Она попросила девушку раздеться и внимательно осмотрела кожные покровы. Потом выслушала легкие и сердце. Потом положила будущую вокалистку на кушетку и простучала пальцами худенькую грудную клетку. На всякий случай – показалось, что увидала желтинки на склерах глаз, – определила границы печени.

Все определенно было в норме.

– Одевайся, деточка, – наконец сказала Вера Ивановна.

Она посидела, подумала. Еще раз посмотрела на девчонку.

Внутреннее чутье не выказывало никакого беспокойства. Семенова привыкла ему доверять.

– А сколько часов в день ты поешь? – вдруг осенило ее.

– Шесть-семь, – после некоторого раздумья ответила Танечка.

– А когда не спишь, ты же боишься теперь ложиться, чем занимаешься?

– Тем же. Только потише, чтоб соседи не жаловались.