Роман Сенчин - Московские тени

Сергеев открыл дверь, тут же почувствовал знакомый дух Андрюхиного жилища – смесь из запахов каких-то сушеных трав, специй, чего-то подкисшего, вареной рыбы, печной сажи… Но раньше здесь пахло иначе – масляными красками, скипидаром, лаком. Он вспомнил об этом с грустью и сожалением. Сожалением то ли об Андрюхе, который стал совсем другим, то ли о себе той поры, которую не вернуть.

– Кубик! – закричал сын. – Кубичик!

Ответный, приветливо-снисходительный мявк, а следом изумленный голос жены:

– Узнали! Никита, ты слышишь?! Они друг друга узнали… Здравствуй, Кубик! А где твой хозяин?

Сергеев щелкнул выключателем, стал стаскивать рюкзак.

Обстановка на кухне не изменилась. Овальный обеденный стол с большим столетником посредине, стулья вокруг, толстые, похожие на пледы, шторы; на стенах висят картинки и фотографии – края их загнулись, а сами они потускнели от пыли. Полки с посудой, этажерка, электрочайник, полуразвалившийся антикварный буфет в углу. Холодильник, печь, обогреватель, телевизор…

Дом Андрюхи по-деревенски состоял из двух частей – большая кухня, она же главная комната, и горница, куда раньше старались не заходить – у Андрюхи там была мастерская. Потом она стала спальней для гостей.

Сергеев поставил рюкзак на стул, подвигал торсом влево-вправо, чувствуя ломоту в костях. Жена расстегивала кенгурушник. Дашка, слава богу, спала. Сын играл на веранде с Кубиком.

– Дверь надо закрыть, – сказала жена, – дует.

Сергеев крикнул сыну:

– Саня, ты или зайди, или дверь закрой! Не май месяц.

Дашка от этого всхлипнула и заворочалась. Жена досадливо зашептала:

– Чего кричать-то?! Концерта хочешь?

Сергеев пошел и закрыл дверь. Включил обогреватель в закутке возле прихожей. Заглянул в спальню. На натянутой веревке висели женские вещи. Топик, лифчик, трусы… Вернулся к столу:

– Там чье-то белье висит. И кремом пахнет.

– Да-а? – Жена тут же пошла посмотреть; дочка лежала на столе.

Сергеев стал выкладывать рядом продукты из рюкзака. Выкладывал с машинальной деловитостью, а в голове завертелось: «Зря приехали… Блин, зря приехали…»

– Точно! Ничего себе! – шепот жены был и радостным и тревожным. – Неужели у Андрюхи кто-то появился. Он даже не намекнул никак…

– Зря мы приехали, – отозвался Сергеев. – С ребенком тем более. Как начнет капризничать…

– Почему зря? Андрей так обрадовался, когда я сказала…

– Он всегда радуется. Ему работать надо, иконы писать…

– Знаешь что! – вскричала жена, но по-прежнему шепотом. – Ты сказать хочешь, что я мешаю?.. Да?

Сергеев промолчал.

– Ну давай уедем! Раз в год решили, так нет – сразу надо всё испортить…

– Ладно, перестань.

Он бросил пустой рюкзак под вешалку и вышел на улицу.

Обычно шашлыки жарили за сарайчиком – место тихое, уютное, окружено кустами крыжовника. Там стоял мангал, низенький столик, даже две скамейки вкопаны… Сергеев решил проверить, всё ли так, как было.

Возле сарайчика наткнулся на гору чурок, а у стены увидел поленницу. «Дрова есть», – первым делом мелькнула мысль, и он почувствовал облегчение, что не надо, как это случалось уже два-три раза, бродить по участку в поисках щепок, обрезков или идти в ближайший лесок-свалку за сучьями и старыми досками. И Сергеев чуть было не пошел обратно, чтоб велеть жене резать лук в шашлык, помельчить особенно крупные куски мяса. Есть уже начинало хотеться…

Но среди чурок заметил колун и руки сами собой взяли его, покачали, оценивая.

Четыре года назад, когда дачу в ближнем Подмосковье еще можно было снять по приемлемым ценам, они месяц прожили в Малаховке. Старинный дачный поселок с невысокими, простенькими домиками, тенистыми участками. Неподалеку от станции стоял красивый летний театр, где по вечерам были танцы; недавно Сергеев узнал, что театр сгорел дотла, сказал жене, она тут же стала звонить знакомым, обсудила с ними этот пожар, потом плакала…

На той малаховской даче тоже была куча чурок, под навесом отыскался колун, и Сергеев с удовольствием колол дрова. Сначала, с непривычки, так – от безделья, а потом втянулся, занимался этим часами, даже готовые уже поленья мельчил, поленницу такую сложил, что хоть картину пиши… И от дачного месяца остались в памяти не походы в сосновый бор за грибами, не то, как чай на террасе пили, а вечером с женой танцевали под далекую, из летнего театра, музыку и не резкое, скачком, взросление и крепчание сына, а колка дров.

Забыв о костре и шашлыке, Сергеев поставил одну из чурок стоймя, наметил, куда бить, загадал, со скольких ударов расколет… Колун удобный – ручка из какого-то плотного, легкого дерева, зато стальной наконечник тяжелый, тянет вниз.