Атик Рахими - Сингэ сабур (Камень терпения)

Все погружается во тьму. Надолго.

На рассвете, когда хриплый голос муллы сзывает на молитву правоверных мусульман, в коридоре дома слышатся чьи-то шаги, приближаются к комнате, потом отдаляются и снова приближаются. Открывается дверь. Входит женщина. Она смотрит на мужчину. Своего мужа. Он по-прежнему здесь, все в той же позе. Вот только его глаза заставляют ее насторожиться. Она делает шаг к нему. Глаза у него закрыты. Женщина подходит еще ближе. На шаг. Бесшумно. Еще на два шага. Она смотрит на него. Ничего такого не заметно. Она колеблется. Пятясь, выходит из комнаты. Проходит по меньшей мере пять вдохов-выдохов, прежде чем она возвращается с ветрозащитной лампой. Он по-прежнему лежит с закрытыми глазами. Она валится рядом. «Ты спишь?!» Ее рука, дрожа, ложится на грудь мужчины. Он дышит. «Да… ты спишь!» — кричит она. Обводит комнату взглядом, словно ища кого-нибудь, кому еще можно сказать: «Он спит!»

Кругом пустота. Ей страшно.

Она достает маленький коврик, разворачивает его и расстилает на полу. Завершив молитву, остается сидеть, берет Коран, открывает на странице, заложенной павлиньим пером, которое она убирает и держит в правой руке. Левой перебирает четки.

Прочитав несколько строф, закладывает страницу пером, закрывает Коран и еще минуту пребывает в задумчивости, уставившись на это перо, высовывающееся из священной книги. Она поглаживает его сперва грустно, потом нервно.

Она встает, складывает коврик и идет к двери. Так и не переступив порог, останавливается. Оборачивается. Возвращается на свое место рядом с мужем. Трясущейся рукой открывает ему один глаз. Потом второй. Она ждет. Его глаза больше не закрываются. Женщина берет флакон с раствором и капает ему в глаза несколько капель. Одну, две. Одну, две. Обследует кружку капельницы. Сладко-соленая вода еще есть.

Прежде чем выпрямиться, она впивается в него беспокойным взглядом и спрашивает: «А снова закрыть глаза ты можешь?» У мужчины абсолютно отсутствующий вид, он не отвечает. Она настаивает: «Ну же, ты можешь! Еще разок!» И ждет. Напрасно.

Встревоженная, она осторожно просовывает руку под его затылок. Рука дрожит от страха. Она закрывает глаза, сжимает зубы. Глубоко вдыхает. Скорбно. Она страдает. На выдохе вынимает руку и, поднеся ее к зыбкому свету лампы, внимательно смотрит на кончики дрожащих пальцев. Они совсем сухие. Привстав, она поворачивает мужчину набок. Подносит лампу к его затылку, чтобы осмотреть маленькую, так и не закрывшуюся дырочку от ранки, синеватую, промытую от крови, но еще не зарубцевавшуюся.

Затаив дыхание, женщина нажимает на рану. Мужчина, как прежде, неподвижен. Она нажимает посильнее. Ни стона. Ни во взгляде, ни в дыхании. «Так тебе даже не больно?!» Она снова опрокидывает его на спину, наклоняется над ним, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. «Тебе никогда не бывает больно! И не было больно никогда, никогда!» — она в гневе. «Я еще не слышала, чтобы кто-то мог жить с пулей в затылке! У тебя даже кровь не идет, никакого гноя нет, у тебя и не болит ничего! Вот оно, чудо! — говорила твоя мать… чудо распроклятое!» Она встает. «Тебя даже раненого не проймешь». Горло перехватило, и голос словно писк. «А вот я должна страдать! Я должна плакать!» Высказав все, она идет к двери. В глазах слезы вперемешку с гневом, она исчезает в темноте коридора, а в это время тень мужчины подрагивает на стене до тех пор, покуда не наступит настоящий рассвет, покуда солнечные лучи не проникнут сюда через дырки в синем и желтом небе на шторке, чтобы рассеять неверный свет лампы.

Дверь в комнату нерешительно приоткрывает чья-то рука. Или просто не может открыть. «Папа!» Голос одной из малышек громче, чем скрежет дверных петель. «Ты куда?!» Услышав женский вскрик, малышка прикрывает дверь и пятится. «Деточка моя, не беспокой твоего отца. Он заболел. Спит. Пойдем со мной!» По коридору пробегают детские ножки. «А ты, когда ты идешь туда, кричишь там, ты разве не беспокоишь его?» — спрашивает ребенок. Мать отвечает: «Да». Тишина.

В беззвучном пространстве комнаты назойливо жужжит муха. Она садится мужчине на лоб. Нерешительно. Примериваясь. Бродит по его морщинам, без особого аппетита облизывает кожу. Похоже, невкусно.

Потом она заползает в уголок его глаза. Так же нерешительно. Так же примериваясь. Пробует глазной белок, потом отбегает. Ей некуда торопиться. Она бежит дальше, запутывается в бороде, вскарабкивается по носу. Взлетает. Осматривает все тело. Снова садится. И опять на лицо. С жадностью припадает к трубке, исчезающей в этом полуоткрытом рту. Облизывает ее, пробежав всю, до самого уголка губ. Нет, слюны нет. Никакого вкуса. Она бежит еще вперед, вот она уже во рту. И падает в эту яму.