Вардван Варжапетян - Пазл-мазл. Записки гроссмейстера

И вы, Григорий Яковлевич, решили на пятерку задачу, заданную вам войной. У вас лично это здорово получилось. Ведь это вы придумали операцию «Сарненский крест». А у нас на вашей партизанской должности начштаба был Берл Куличник – не учитель, но тоже воспитатель, тренер. А разведку наладил Идл – тоже музыкант, и тот еще артист, как ваш Вершигора.

Вне расписания вдруг всем нам объявили: новый предмет – ВОЙНА.

Вот и петушок прокукарекал по радио: 22 июня... И все попали в первый класс.

Кто уцелел – остался на второй год. Потом на третий, четвертый. За каждую ошибку: смерть, расстрел, трибунал, штрафбат, концлагеря – немецкие и наши. Помощь Международного Красного Креста Сталин отверг: «Нет русских пленных. Русский солдат бьется до смерти. Если он выбирает плен, то автоматически становится предателем».

Но сталинские директивы были не для нас. Нашей директивой стала Тора. Спасибо, Господи, что ты вразумил Ихла-Михла. И с нами, как в дни Исхода, следовал Всевышний то облаком, то огненным столбом.

«Слушай, Израиль! Вы сегодня идете в бой на ваших врагов: да не обмякнет ваше сердце, не бойтесь, не действуйте необдуманно, строй не ломайте.

Бог, Всевышний ваш, – Он с вами, чтобы сразиться за вас с врагами, дабы спасти вас».

Каким был первый приказ Куличника? Это я уже говорил: всех стричь наголо.

Лучшим стригалем оказался Гриша Зеленец, ветеринар. Еврей хоть куда. Одно плохо: не брал в рот спиртного. Видеть его не мог. Даже в праздник пурим.

В первый партизанский пурим смешали самогон с клюквенным киселем, сваренным из концентрата. Настоящее сладкое вино получилось. Гриша Зеленец, как уже известно, даже не смотрел в ту сторону. А Шмулик Рыжий...

В отряде было четыре Шмуля – Геллер (от тифа умер), Дорфман, Шнитман и Липец, но их звали по волосам, даже когда весь отряд постригся: Черный, Рыжий, Седой и Пробитый (Шнитману лоб осколком пробило).

А Гриша Зеленец и Шмулик Дорфман (он же Рыжий) с детства дружили. И Рыжий пристал к нему как репей, просто вцепился:

– Гриша, ты мне друг? Настоящий?

Зеленец даже побледнел от обиды.

– А если меня смертельно ранят, ты, чтоб я был здоров, кружку вина выпьешь?

Гриша кивнул.

– А самогона бурячного без закуски?

Какая муха его укусила?! Даже ребе Наумчик не выдержал:

– Шмулик, окажи мне уважение в такой день: помолчи.

Рыжий так и сделал. Не дурак же он совсем.

И накаркал себе.

По кюветам большаков ржавело много снарядов. Из них выплавляли тол. Получались как куски хозяйственного мыла. Иногда обменивали у других отрядов на харчи, да и на настоящее мыло. Были у нас по этому делу спецы вроде Гиндина. Вывинчивали взрыватели, снаряд разрубали зубилом или на жаровне калили. Работа опасная, нужна не только смелость, но хладнокровие, осторожность, сноровка. Я бы не смог. А Рыжий сам рвался. Менял тол на самогон.

Вот и в тот день вытапливал на костре тол из бомбы. А она оказалась термитная зажигательная, никто ее по виду не отличил от обычной фугаски, иначе не стал бы и калить. Три человека от взрыва бомбы ослепли, а Шмулика Рыжего смертельно обожгло. Самогон ему в рот вливали через воронку, чтоб боль заглушить. И Гриша подставил кружку под самогон.

– Шмулик, хочешь, я выпью?

Рыжий в последнем сознании был. Как мумия, тряпками весь обернутый. Только дырка, где рот, для воронки. Не говорил уже. Только мотнул чуть головой: не надо, не пей.

А часы, которые остановились у Стены Плача, сами пошли.

Я их отдал Тверскому – сыну часовщика Тверского. Он устроился в универсаме на площади Давидки в Иерусалиме. Выгородили ему квадратный метр с окошечком, он и сидит там, как кукушка в ходиках. Такой же взъерошенный, как отец.

Недавно получил от него открытку с видом памятника тому самому Давидке, в честь которого названа площадь, который смастерил первый в Израиле миномет – это орудие и есть ему памятник. А на открытке Саша Тверской написал: «Вениамин Яковлевич, часы ваши сами пошли, идут секунда в секунду, как “Турецкий марш”».

Часы – предмет загадочный, как само время.

Оказывается, если в помещении находится много хронометров, из которых одни спешат, другие опаздывают, третьи идут нормально, то спустя какое-то время колебания маятников синхронизируются и все часы показывают одно время.

Короче говоря, часы сами знают, когда им идти, когда не идти. Как люди.