Ромен Гари - Дальше ваш билет недействителен

Я решил не выдавать своего присутствия. Так лучше: я сохраню над ним свою власть, как хозяин, хотя он даже не подозревает о моем существовании.

В соседней комнате раздались чьи-то голоса, Руис обернулся к двери и застыл, насторожившись. Мне был виден его профиль. У меня тогда мелькнула забавная мысль: я сказал себе, что мужчина столь мужественной красоты, удовлетворяющийся воровством, почти порядочен. Он мог бы зарабатывать гораздо больше денег другим способом. Я ощутил досаду, легкое беспокойство: моему воображению нечего было делать с такой порядочностью.

Он осторожно положил на софу сумочку, которую только что опустошил, и бесшумно двинулся к двери в прихожую. Видимо, собирался надеть свою шоферскую форму и преспокойно смотаться. Я застыл, прислонившись к стене. Его документы лежали у меня в кармане.

Я распрощался с хозяевами и вернулся в Париж. За рулем я насвистывал. Встреча с Джимом Дули и его предложение давали мне блестящий выход из положения. Речь сейчас шла о том, чтобы как можно скорее претворить все в реальность. Я решительно выбросил Руиса из своей головы. Мне нужно было как можно быстрее увидеть Лору и объявить ей, что я нашел наконец решение всем нашим проблемам.

Несмотря на спешку, я завернул в контору, чтобы сообщить Жан-Пьеру о своем решении. Я хотел избавиться от всего этого, и сразу. Я больше и слышать не хотел о «конъюнктуре». Главное, наступал конец этой постоянной обязанности искать решение на грани законности, беспрестанным уловкам, комбинациям, полумерам и крайним средствам. Отныне я смогу лишь как зритель наблюдать за барахтаньем все более и более бессильной Европы, не изводя себя вопросом, буду ли зависеть от арабов, иранского шаха, Киссинджера или Амина Дады.

Я оставил свою машину у тротуара на авеню Фридланд и поднялся наверх. К счастью, брата на месте не оказалось: я больше не мог выносить его хождений вокруг меня с энергичным видом человека, который завтра бросит курить.

Я вошел в кабинет Жан-Пьера. Он сидел склонившись над бумагами. Меня поразила молодая усталость его лица. Во взгляде, который он поднял на меня из-под очков, была настороженность, почти опаска, свойственная людям, любящим порядок, перед непредсказуемым.

— Жан-Пьер, мы соглашаемся.

Я увидел, как он побледнел. Его лицо осунулось, постарело, и сходство с моим собственным стало, таким образом, еще более разительным. Мне показалось также, что я различил в глубине его глаз суровость, которая, вероятно, выражала и его суждения обо мне.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Я почувствовал, как мои челюсти сжались. Шесть месяцев назад он ни за что не позволил бы себе подобное замечание. Мне вдруг вспомнился молодой Ширак, отстранивший Шабан-Дельмаса, человека моего поколения и моей войны, завладевший руководством Союза в защиту Республики [14] Союз в защиту Республики — французская политическая партия, первоначально основанная для поддержки де Голля. и выставивший вон старых голлистов… Мой сын моложе меня на двадцать пять лет, но я не уверен даже, что он мог бы заниматься любовью так же, как я в моем возрасте. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы постичь всю скрытую глубину разочарования и озабоченности, коварно завладевших мной в столь короткое время.

— Дай мне еще несколько дней. И потом у тебя двадцать четыре процента акций и право подписи. Можешь отказаться.

— Полно тебе, ты меня все-таки лучше знаешь…

Он снял очки и уперся локтями в стол. Поколебался немного.

— Послушай, мой старенький папа, если хочешь угробить себя…

— Ты говоришь о Лоре?

— Вовсе нет. Это меня не касается. Я говорю о деле. О моей матери, обо мне, обо всех нас…

— Вам остается страховка моей жизни, подписанная совместно тремя компаниями. Это входит в договор, и Кляйндинсту придется соблюдать условия. После моей смерти получите четыреста миллионов.

— А чем нам жить до тех пор?

— Терпением.

Он пожал плечами. Я раскрыл рот и сам был удивлен еле сдерживаемой яростью своего голоса:

— Кляйндинст будет отдрючен, и хорошо отдрючен. Можешь мне поверить.

Жан-Пьер закрыл папку.

— Ладно. Завтра отправляюсь во Франкфурт.

Я наклонился и положил руку ему на плечо:

— Уж ты-то должен бы знать, что я никогда не брошу вас с матерью в передряге.

Жан-Пьер опустил глаза. У него был немного смущенный вид, как раньше, когда мы с Франсуазой обменивались слишком резкими словами. И к тому же я узнал себя в его улыбке.