Тахар Бенджеллун - Священная ночь

Друг мой,

Я препоручаю смиренным словам поведать Вам о зыбкой тени воспоминаний, все еще живущих во мне, это единственное, что осталось у меня от нашей поэмы. Вот уже несколько месяцев, а может быть, целую вечность я стремлюсь к Вам, шагаю вперед, вытянув руки, подобно статуе из легенды, что устремляется к морю. Я иду не за Вами, нет, я выбрала обратный путь, чтобы встретиться с Вами, дабы лица наши, освещенные одним светом, вновь обрели друг друга. Я иду и в то же время ощущаю, как частица меня укореняется в земле. Плотный слой мрака, которым я окружаю себя, служит мне защитой. Он укрывает и заслоняет меня, то как распущенные волосы, то будто покрывало, преграждающее путь свету. Другие бывают родом из одной страны, а мы с Вами из одного сновидения, но никогда не сказала бы я — из одной семьи. Словно отзвук утренней песни, голос Ваш долетает ко мне и сопутствует в моем продвижении вперед. Один лишь голос, без слов, без фраз, едва различимый шепот, несущий тепло. Здесь мы не чувствуем, как сменяют друг друга времена года; это происходит где-то там, за горами. Я не возношу молитв во имя нашей дружбы — любви, говорите Вы. Она неподвластна словам. Она — как растение с широкими листьями, пустившее глубокие корни в моем сознании и сердце. Она не дает мне согнуться и помогает выстоять, не страшиться ожидания. Мне случается поддаваться печали; бессмысленная, тягостная печаль окутывает меня порой, будто плащ, усыпанный мертвыми звездами. Я не противлюсь ей. Просто выжидаю, когда минует это время, отделяющее меня от Вас. Я чувствую, как Вы удаляетесь, отворачиваясь от меня. Чувствую и ничего не могу поделать. При одной мысли о Вас я ощущаю волнение, которым только и живу. Время, сквозь которое я иду, подобно пустыне, где песок то холодный, то жгучий. На мне толстые шерстяные носки и сандалии, как у кочевников. Приходится беречь ноги — ведь путь предстоит долгий. Я знаю, время — как река, глубокая и обманчивая. Я следую его течению. Оно указывает путь к месту нашей грядущей встречи.

Друг мой, надеюсь, это письмо Вы получите, находясь в добром здравии. Здесь, как Вы знаете, мне недостает только вашего лица. Меж моим ожиданием и Вашим возвращением пролегает синяя морская гладь.

Целую Ваши руки.

Я отправила письмо, уповая на то, что он сумеет найти человека надежного и скромного, который прочтет ему мое послание. Дрожа от холода, я съела кусок хлеба и несколько оливок, потом устало забилась в угол, словно окончательно утратив смысл жизни. Зато сон мой был глубоким, и ночь прошла спокойно, без волнующих встреч с героями прочитанных мною историй.

Я уже думала, что окончательно избавилась от прошлого, и даже не могла припомнить хорошенько отдельных лиц, как вдруг явились мои сестры, их было пять — одна к тому времени тяжело заболела, а может, и умерла, другая жила за границей — и выглядели они смешно и жутко. (Не берусь утверждать сегодня, было ли то видением, кошмаром, галлюцинацией или происходило наяву; у меня сохранилось об этом живое и очень ясное воспоминание со всеми подробностями, только я не могу определить время и место действия.)

Все они были одеты одинаково: белая рубашка, черный галстук и джеллаба с поднятым капюшоном, нарисованные черным карандашом усы, темные очки. Одна за другой подходили они ко мне. И каждая несла в руках полиэтиленовый мешок. Все, казалось, было тщательно продумано и подготовлено. Вот подошла самая старшая и, уставившись на меня своими глазами навыкате, положила на стол мешок и велела открыть его: там оказалась дохлая крыса. Я взвыла, но голоса моего почему-то не было слышно. В другой руке она держала наготове бритву брадобрея с явным намерением искромсать мне лицо или перерезать горло. Я прижалась к холодной стене. Ускользнуть от этой пытки не было ни малейшей возможности.

Затем следующая положила передо мной мешок и, угрожая ножом мясника, приказала открыть его. В нем находилась маленькая коробочка с рыжим скорпионом, он был живой и в любую минуту мог укусить.

Третья, размахивая ножницами, тоже протянула мне мешок. Он был пустой. Но едва я успела открыть его, как она с силой прижала мою голову к стене и принялась резать волосы. При этом она упиралась коленом в мой живот. Мне было больно. Остальные со смехом приговаривали: «Впредь будешь знать, лгунья, воровка; ты у нас все забрала… паскуда, мерзавец, притеснявший нас…»

Четвертая — совсем маленькая, почти карлица — бросилась на меня и укусила в шею. Брызнула кровь. Я отбивалась изо всех сил. Но другие крепко держали меня. Карлица собрала кровь в пузырек, который затем поместила в полиэтиленовый мешок. «Этого будет довольно, да еще волосы есть», — заметила она.