Тахар Бенджеллун - Священная ночь

Я поблагодарила его и ушла, а он начал массировать себе лоб, чтобы избавиться от мигрени. Когда у него болела голова, он становился очень ранимым, терялся. По - настоящему ощущал свою немощь. Я как раз искала место, куда бы поставить вазу, когда послышался его крик, он отчаянно размахивал руками, взывая о помощи. Я тут же прибежала; оказывается, его напугала острая боль, к тому же он не мог отыскать своих лекарств, хотя они лежали рядом с ним, стоило только руку протянуть.

— Мне так больно, что трудно даже дышать, кажется, будто кто-то стучит молотком по мраморной плите. И от каждого удара я вздрагиваю…

Я дала ему лекарства и стакан воды, положила холодную руку на его пылающий лоб. Вначале мое присутствие раздражало его, но после того, как я помассировала ему лоб, он почувствовал себя лучше.

— Продолжайте, мне стало легче, у вас добрые руки. Мигрень преследует меня от рождения, она не дает мне покоя, это главная моя болезнь…

Я напоила его кофе и помогла лечь в постель; спать он не собирался, но после приступа ему требовался отдых. Он взял меня за руку. Я не отнимала ее. Мне казалось естественным то, что мы держимся за руки. Я ощущала жар его тела. Так мы провели значительную часть дня. Заслышав звон ключей, я встала и пошла открывать дверь.

Сидящая удивилась тому, что я закрыла дверь на задвижку, и спросила, почему я заперлась. «Случайно», — ответила я. Она не настаивала. Я рассказала ей о приступе мигрени. Она забеспокоилась. Я не дала ей разбудить Консула. Потом, уже вечером, она сказала мне:

— Помнишь, когда Консул вернулся в последний раз разъяренный? С тех пор прошел уже месяц…

— Может, и больше. Только я не вижу связи с сегодняшним приступом.

— Ты, конечно, права, откуда тебе знать. Но я-то знаю, что воздержание и головная боль тесно связаны. Если мужчина долгое время удерживает в себе эту мутную воду, она бросается ему в голову, отсюда и боли, и дело тут вовсе не в голове… понимаешь?

— Смутно. Ты хочешь сказать, что если мужчина не избавляется периодически от спермы, то у него начинается мигрень? А как же женщины? С ними разве ничего не случается?

— Случается, они становятся раздражительными, кричат по пустякам. Я-то, правда, уже привыкла. И даже не кричу больше.

Я тихонько засмеялась. Сидящая тоже улыбнулась, потом разразилась громким хохотом. Пытаясь сдержать его, она прикрыла рот рукой.

Всю ночь я сражалась с потоками тяжелой, вязкой воды в глубоком озере, где полно было всякого рода живности и растений. От этой стоячей воды, которую баламутили крысы, игравшие раненой кошкой, исходил удушливый, тяжкий и непонятный дух.

Чувствовалось что-то застывшее и в то же время подвижное. У меня была возможность все видеть. Чья-то рука по собственной воле то опускала меня, запертую в стеклянной клетке, на самое дно, то поднимала на поверхность. Я задыхалась, но крики мои не могли вырваться за пределы клетки. Я узнала тело Фатимы, несчастной двоюродной сестры, страдавшей эпилепсией, на которой меня женили для вида и которую я любила, так как она была воплощением скорбной боли, лишенной сострадания. Лицо ее хранило ясность, и тело оставалось нетронутым. Она покоилась на дне озера, словно старая, никому не нужная вещь. Не знаю почему, но даже крысы сторонились ее. Увидев Фатиму, я так громко закричала, что, обливаясь потом, в панике проснулась.

Мне не впервые снился подобный кошмар. Причем всякий раз в том или ином виде являлся лик прошлого. Полное забвение было невозможно. Что надо сделать, чтобы не ощущать больше своей вины, избавиться от преследования крыс и пауков?

Мне вспомнилась история с мутной водой, которая бросается в голову, и я рассмеялась. В любом случае мне придется, конечно, платить эту дань, и неважно где — здесь или в другом месте. Тут и говорить нечего. Стремясь к забвению, я не оспаривала ни законов природы, ни велений судьбы.

Итак, я приходила в себя после ужасного кошмара, а Консул избавлялся от боли, терзавшей его голову. Мы оба преодолевали тяжкое испытание, лишний раз напоминавшее о проклятии, которое лежало на нас. Это давало нам ни с чем не сравнимое чувство свободы, пусть и ненадолго. Мы тем более остро ощущали этот краткий миг свободы, что рано или поздно нас все равно должны были настигнуть призраки прошлого.

В то утро, чувствуя себя совсем разбитой, я решила сделать еще один шаг, чтобы стать ближе Консулу. В тот момент, когда он уходил из дому, направляясь в школу, я попросила его не задерживаться после полудня. Он был удивлен.