Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная

— Доброе утро. — Он, как обычно, улыбается, в руке зажата открытка. — Кофе желаем?

— Желаем, — говорю.

Муцуки кладет открытку мне на кровать и направляется обратно в кухню.

— Я сварю тебе кофе. Открытка — от Кона. Я в почтовом ящике нашел, с утренними газетами.

— О! — Приподнявшись, я читаю открытку. Марки нет. Черная ручка, аккуратный, четкий почерк.

«Дорогие Муцуки и Секо Кишида!

Я на время уезжаю — пока еще не знаю куда. Может, на север Японии, может, в Южную Америку. Может, на Окинаву. Может, в Африку. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Берегите себя.

Кон».

Перечитываю открытку в пятый раз — и осознаю наконец, что произошло.

С тех пор как уехал Кон, прошло три месяца — три полных раздражения и неловкости месяца.

Всю первую неделю Секо была расстроена еще больше, чем я. Именно она помчалась искать его — сначала в университетское общежитие, потом домой, к родителям. Она обрывала телефоны аэропорта, умоляя служащих отыскать имя Кона в списках пассажиров отбывающих рейсов. Конечно, никаких концов она не нашла ни у родителей Кона, ни в университете, а телефонные операторы аэропорта попросту не приняли ее всерьез.

А потом она напустилась на меня…

— Я хочу знать, что ты наговорил Кону, — требовала она, обвиняя меня в случившемся и безостановочно нарываясь на ссору. Наконец она потеряла надежду. Сдалась. — Все кончено, — сказала она.

Нос ее покраснел и распух от слез. Больше она не говорила ничего. Похоже, ее охватила слабость человека, утратившего что-то, необыкновенно для него важное.

Странно, но как раз я всю ту неделю был относительно спокоен. Меня слишком занимала тревога о находившейся рядом Секо, — на размышления о пребывающем черт знает в какой дали Коне просто не хватало времени. Тем сильнее осознал я тогда, сколь прочным было место Кона в моей жизни и насколько сильно я ему доверял. Какой-то частью сознания я, похоже, считал, что он в этой моей жизни — нечто непреложное. Я четко осознавал — он не способен просто уйти и оставить меня.

В конце первой недели ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов. Я вернулся из больницы домой — и обнаружил, что на столе меня ждет приготовленный обед (ну, вообще-то — всего лишь разогретые в упаковке роллы и большое блюдо свежевымытых персиков и винограда).

Секо радостно заулыбалась.

— Добро пожаловать домой! — воскликнула она. — Я ждала тебя. Я очень проголодалась!

Она щедро плеснула в огромный бокал калифорнийского вина.

— Знаешь, я решила — хватит искать Кона. — Она болтала без умолку, пребывая в состоянии необычной для себя разговорчивости. Кожа ее покрывалась ярким румянцем. — У Кона, в конце концов, были, наверное, причины…

Я спросил ее, что случилось.

— Ничего не случилось. — Она отломила кусочек белого хлеба. — Просто я подумала: неплохо бы нам разобраться с некоторыми неприятными мелочами, пока он там путешествует.

— С какими неприятными мелочами? — спросил я, но Секо, по своему обыкновению, не озаботилась ответом.

— Кон, наверное, тоже так подумал, потому и уехал.

— Ты с ним виделась?! — Голос мой прозвучал так резко, что Секо, судя по ее виду, испытала некоторый шок. Она затрясла головой.

— Да как я могла с ним увидеться?! Ты меня напугал — начал вдруг кричать ни с того ни с сего…

— Прости, — вздохнул я.

На мгновение личико Секо стало растерянным.

— Не стоит извиняться. — Она отвернулась. — С ним все будет в порядке. Он пассажир вполне крутой!

— Да, — сказал я тихо. Да, правда. «Крутой» — это точно.

А потом мы ели роллы, хлеб и фрукты и прикончили бутылку вина меньше чем за час.

Убежденность Секо, что нет худа без добра, усиливалась с каждым днем. Мне, в прямую к ней противоположность, становилось все тревожнее и тревожнее. С «неприятными мелочами» она разбиралась медленно, но верно, на удивление деловито. Для начала помирилась с Мидзухо и сообщила ей, что Кон исчез с горизонта. Разумеется, довольно скоро великая новость достигла слуха родителей Секо, и они пригласили нас к себе в гости. Усевшись на полу напротив тестя в старомодно-формальной позе, я выдал ему полный отчет о случившемся. Какого дьявола я делал? Склонившись перед ним в поклоне и прижав руки к коленям, я чувствовал себя нелепо. Почему вообще я обязан докладывать ему о событиях своей интимной жизни?! Все это смотрелось так неестественно — и торжество, написанное на лице тестя, и непрерывные, суетливые движения тещи, то вскакивающей с места, то снова садящейся, выбегающей из комнаты и снова вбегающей с новыми порциями чая и закусок.