Исаак Дан - Весна

– Надо вернуться в нормальный, реальный мир, – с дрожащим напряжением заклинала мама. Не колеблясь, Спирит соглашался с ней.

Он садился за учебники и тратил часы на то, чтобы хоть на секунду сосредоточиться над их удручающей скукой. Он стремился быть ближе к товарищам по школе, но напрасно... Его словно окружили стеной. Давали доучиться последний класс, но известие о его болезни непостижимым образом достигло всех. Учителя были с ним холодно официальны, почти не вызывали к доске и автоматом выставляли в журналы четвёрки. Ученики быстро отходили от него, как от прокажённого, некоторые боялись даже встретиться с ним глазами. Дальше всех от него старались держаться те, кто пять-шесть лет назад считался его друзьями.

Недавно это вряд ли бы озаботило. Теперь он узнавал, как тяжело одиночество. Он мечтал быть рядом с ровесниками. Мечтал быть таким, как они. Завидовал их беспечному счастью, счастью даже не осознаваемому ими самими. Счастью обращённых к ним юных женских улыбок. Счастью привязанности и вражды. Счастью первых романов. Счастью определённости и ясно обозримого будущего. Счастью, которого он был лишён. Которого он сам себя лишил.

Он упивался видениями, когда они беззаботно предавались играм, он проглатывал тома мало кому доступных и почти не понятных книг, когда они праздно шатались по улицам, он, как заводной механизм, изматывал себя беспощадными упражнениями, чтобы достичь видений, когда они проводили время в компаниях, в вечерах в полумраке и уже касались девичьих губ и колен, теперь казавшихся Спириту недоступными.

Что его ждало? Больницы, судороги, окончательная потеря Разума?

Спирит стремился вернуться в Реальный Мир.

Но ничто не могло заглушить тоску по снам. Ничто не могло сравниться с ними. Спирит, если мог, скрывал от мамы их новое появленье, теперь, чтобы не расстраивать её.

Нужно было понять, что творится с ним. Спирит брался за трактаты по психиатрии. Приходилось затратить немало времени и сил для того только, чтобы начать понимать, что же говорится в них. Спирит не отступал. Книги было трудно достать, Спирит преодолевал запрет родителей и виделся с дядей, тот, смущаясь какой-то вины перед Спиритом, вновь открывал ему своё собрание. Искал то, чего не хватало Спириту, по друзьям.

Нет, это не то, что происходит со мной. Открывал для себя Спирит. Так и есть, это то, что у меня. Ужасался он. Есть сходство, заключал он, но нельзя сказать, чтобы это было обо мне. Может быть он здоров? Аура эпилептиков, онейроид как-то не подходили для того, чтобы ими определить сны. Веками люди верили в ясновидение, в переселение душ, в полёты души, свободной от тела. Спирит опять читал манускрипты, до корки изученные им прежде. Как и прежде он не мог отнести к себе в точности их описания.

Ему было не с кем поговорить об этом. Троюродный дядя был в осаде КГБ, у него проводился обыск за обыском. Он прятал книги, прятал нунчаки – был введён запрет на каратэ, ни о чем не говорил по телефону. Носился со своей исписанной трудовой книжкой, ожидая осуждения за тунеядство, ему порой было нечего есть. Он боялся навредить Спириту и просил его не приходить. А потом, не дожидаясь того, чтоб его посадили или выслали, уехал за полярный круг. Мама и папа не могли слышать об аномальных явлениях, кто-то из профессуры научил их, что самое главное – критика к болезненным переживаниям. Спирит не должен был сомневаться в том, что видения – галлюцинация и недуг.

Ему было страшно тяжело. Он был один. Он страдал и боялся, страстно хотел вернуться в мир нормальных и реальных, но сами попытки вернуться вызывали отвращение. Когда видения охватывали его, он упивался ими, когда их не было – жил в тоске, как бы ни убеждал себя, что это хорошо.

На последних школьных экзаменах к нему были снисходительны. Выпускной он провел в обществе стеснительного зубрилы-отличника и противного ябеды-уродца. Ночью вернулся домой и лёг спать. Перед рассветом, казалось, провалился в какое-то видение, но буквально через секунды оно оборвалось. Утром поехал сдавать документы в институт, который когда-то окончил папа.

"Вы знаете", – строго говорила врач приемной комиссии, держа перед собой его медицинскую справку со штампом "состоит" в графе "Психиатр" и уже не загадочными для Спирита цифрами, – "у нас учиться очень тяжело, у нас студенты испытывают большие перегрузки. Вам стоит подумать, можно ли Вам учиться у нас". "Хорошенько подумать" — добавляла она, возвращая Спириту бумаги. Его трясло, он не смог ответить ей ничего.