– Левый глаз у меня ослеп, – сказал я.
– Ничего, читай правым, – сказал Ян Штрудельмахер. – Патрику ты здорово прочел, а теперь мне почитай. Сто пятнадцатая страница, а строчка восьмая снизу.
Действительно, правый глаз у меня еще видел отлично.
– Последний представитель семейства дюгоней проживает в настоящее время на свободной территории Северного Ледовитого океана, ноль градусов широты, все градусы долготы… – читал я, как вдруг буквы пропали и прозрел левый глаз, который увидел совсем рядом яркие ягодные губы Машки, детский ее нос и материнскую тонкую шею. – Вот чудеса, правый глаз у меня отказал, – сказал я Машке.
– Ничего, ничего, милый, – прошептала она, – Бог с ним, с правым глазом! Главное, что левый работает, а значит, мы видим друг друга.
– Но дюгонь, Маша, дюгонь! – вскричал я и расплакался, как ребенок. – Воображаешь, он лежит на Северном полюсе, на самой шпильке, и млеком питает все человечество, последним своим млеком! Ты понимаешь. Маша?
– Понимаю, Генаша…
Вдруг левый глаз мой погас, исчезла моя любовь, а в правый глаз влез майор внутренней службы, товарищ Чепцов (как ярко вдруг вспыхнуло – Чепцов, Чепцов), товарищ Чепцов в солидном штатском костюме.
– Читайте теперь мне, – сказал он с официальной брезгливостью.
Ох, как не хотелось мне ЕМУ читать!
– Брокгауз и Ефрон запрещены, гражданин следователь, – промямлил я.
– Знаем не хуже вас! – рявкнул он. – БэСэ читайте! Читай, ебенать! Читай, блядь! Патрику сраному прочел? Младшему лейтенанту Яну Штрудельмахеру прочел? А мне, курва, не хочешь? Прочтешь, я своего не упущу!
Он ткнул мне в нос раскрытую книгу и применил один из «методов активного следствия», кажется зажал в тиски мошонку. Тогда я, конечно, охотно стал читать:
– Дюгонь. Впервые разработан и изучен великим вождем народов Иосифом Виссарионовичем Сталиным в непримиримой борьбе с Львом Давыдовичем Бронштейном. Великий зодчий прогрессивного человечества впервые установил, что Д. принадлежит рабочему классу, потому что он (Д. – ред. ) принадлежит крестьянству. Его величество, знаменосец мира во всем мире генералиссимус с головой ученого, телом философа, в одежде простого кентавра…
Чепцов рядом сопел и иногда взвизгивал, подходя к порогу оргазма и всякий раз отодвигая сладостный момент.
Вдруг буквы пропали, пропал и Чепцов. Поначалу я обрадовался, что ослеп на правый глаз. Я надеялся, что теперь заработает левый и я снова смогу увидеть Машку, но дни шли, а я был слеп на оба глаза.
Плач мадемуазель Мариан Кулаго
Ах, где ты. родина-неродина, далекая и нежная, метельная
и снежная, в куличиках, калачиках… поплачьте-ка!
О чем ты? О палачиках? О пальчиках? Ах. Геночка!
Расскажи мне об этой далекой неродине, где я еще не была, а только лишь слушала в Париже ее посланцев, стихотворцев и скрипачей
ах нет, ах нет, не палачей!
таких спортивных мальчиков
да нет же, не канальчиков!
березовых, весенних мальчиков России, моих мальчиков, что
живут на огромных просторах моей неродины вдали от всего мира…
Ты слышишь колокол? Это Воскресенье! Христос воскрес! Воистину!
Так расскажи о мальчиках, угодных Богу зайчиках неведомых
мне мальчиках, таинственных и нервных, женатых сплошь на стервах
по пятницам в Париже весенней пахнет жижей
Ой, говорят, они там у вас все страшно ученые, такие эрудиты,
просто страшно, но почему же тогда рабы, почему трусы?
Ах, елки, елки колкие,
Скажите, как мне жить?
Могла бы комсомолкою
По родине ходить.
Ах, дедушка-голубчик,
Гвардейский офицер,
Зачем ты стал, голубчик,
Врагом Эсэсэсэр?
Куличики, калачики, дешевый кренделек, и петушок на палочке,
и бабушка в окошечке, и Лавры купола – ведь так ведь ведь так?
А ты говоришь, она вся в гусеницах, в грохоте, в мазуте и солярке… Ты говоришь-на троих, говоришь, полбанки…
кес ке се?… Ты говоришь – фрей с гондонной фабрики и курва с котелком… кес ке се, кес ке се? Геночка, ответь, скажи хоть слово! Кес ке се «пистон поставить»?
…Огромная, пустынная, холодная, поземка, поземка по всей ее широте… Геночка, почему ты молчишь?
Когда-то Машка, христианская сестра милосердия, привезла нас с Патриком в Женеву из Африки под видом братьев, потерявших разум и речь от укуса какого-то сверхъядовитого сверхорганизма. Швейцарскими сливками и шоколадом она отпаивала нас день за днем. Вскоре мы начали ходить и поступили на службу в Европейский институт экономических исследований при Общем рынке, что раскинул свои шатры на границе кантона Гельвеции и республики Франсе. Говорить мы начали еще не скоро, но заработали кучу денег. Так и не перебросившись словечком, мы однажды расстались: Машку вызвали на эпидемию в Курдистан, Патрик улетел в Штаты вербоваться в команду астронавтов, а я переотоварился на сертификаты и вернулся в Москву, богатый, славный, многозначительно молчаливый. Вот лучший жених Москвы – говорили обо мне в ту пору.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу