Василий Аксенов - Ожог

– Никак нет…

Автострада вдруг оборвалась, и мы сползли на холмистую равнину, окаймленную дубовыми рощами и отдельными дубами. В глубине равнины стоял белый дом, внутри которого и вокруг светились гостеприимные тихие огни. Все было как на картине какого-нибудь спокойного английского художника. Все быстро и бесшумно приближалось.

Наконец я увидел себя в кругу своей новой семьи: леди Брудпейстер, чилдренята, старик Кулаго и сам адмирал. Попивая кофеек, потягивая «Шартрез» (из монастыря Шартрез, а не из Раменского ликерно-водочного завода) я поглядывал иногда на дом, спокойный, как раннее детство, и видел в окнах второго этажа слуг, которые, с милым юмором на лицах, готовили ко сну постели: большую, как фрегат, кровать красного дерева для нас с Машей, гамак для адмирала, модерновые ярчайшие нары для детей и походную русско-республиканскую раскладушку для старика Кулаго.

Все мы за столом нежно и осторожно улыбались друг другу, боясь спугнуть мгновение. До поры до времени все было спокойно. Бесенок Щ мирно копошился в цукатном торте. Мраморный динозавр, вытянув шею, осторожно, будто впервые, нюхал закат над Атлантикой. Подполковник Чепцов с закрытыми глазами неподвижно сидел в телевизоре, похожий на скульптуру с острова Пасхи. Мы делали вид, что не замечаем этих пришельцев, как будто исключаем их из нашего нежнейшего мгновения. Глупую пушку танка, высунувшуюся из кустов, вообще никто из нас не заметил.

– Врубай заднюю, Резо, – сказал я нашему водителю. – Не туда заехали!

Там, за столом, даже и не услышали рева нашего танка, когда мы рванулись назад. Они берегли свое мгновение и стремительно удалялись от нас со своими дымящимися чашечками в руках и со своей светящейся в сумерках скатертью версальского полотна.

Танк задним ходом въехал в кумачовое царство, в море мерцающих новостроек красавицы Москвы.

Все для народа, все во имя народа, слава КПСС, партия и народ едины, идеи Ленина вечны, наша цель коммунизм, слава КПСС, слава КПСС, твердили нам нижние этажи московского неба, а в центре неба висел растопыренный спутник, висел и пел неувядаемую песню «Хаз-Булат удалой». Слышался также диалог двух высочайших вершин, двух Останкинских телебашен, из которых одна стояла у себя в Останкино, а другая, чуть покачиваясь, брела где-то в ночном мареве Чертанова.

– Весь засыпной аппарат собран в один укрупненный узел весом в сто двадцать тонн, – говорила одна башня. – Сократив в три с лишним раза время ремонта агрегата, коллектив дал доменщикам возможность выплавить дополнительно тысячи тонн чугуна, что на сотни тонн больше, чем в соответствующем квартале прошлого года.

– Снижается засоренность, уменьшается заболеваемость хлопчатника черной корневой гнилью, – говорила другая башня. – До полного освоения хлопколюцерновых севооборотов промежуточные культуры сыграют поистине неоценимую роль. Все готово к севу в соответствии с решением ЦК КПСС.

– Ну, вот и дома мы, слава Богу, – сказал лейтенант Хряков и широко перекрестился.

– Семи часов еще нету? – спросил Махнушкин. – Успеем?

– Ты, рыло, убийца матери моих котят, студню хочешь? – спросил я его.

– Свиного или говяжьего? – поинтересовался он. – Телячьего? Быть не может!

Вечный советский солдат, начиная еще с Халхин-Гола, пересекая бело-финскую и Отечественную, кончая последней разведкой в Ломбардию, вечно молодой в разных родах войск, соперник Васи Теркина Теодорус Махнушкин мало верил в улыбки судьбы и никогда на них, на улыбки эти блядские, не рассчитывал, а если получал самую малость, то радовался, как дитя. И вдруг! Пять ведер янтарного холодца из телячьих ножек! Обалдеешь!

Всего было вдоволь на разгулявшейся свадьбе – и выпить и закусить, а гости уже расползлись со стола по всей квартире – сильно накушались. Где-то пел хоровой кружок. Где-то учили нахального Юрика родину любить, перепускали из угла в угол. Где-то Алик Неяркий вращал жениха в космической центрифуге, а тот просил: «Еще, еще, давай, Алька, крутани еще разочков сто, тренировка никогда не помешает». Где-то танцевали шейк под песню протеста в исполнении Дина Рида. Коллега Чепцова, соратник по невидимому фронту в валютном гардеробе, генерал Лыгер тряс частями тела вместе с бывшей своей законной Полиной Игнатьевной. Неплохо получалось даже после двадцатилетнего паралича! Хозяин же дома Чепцов под шейковый ритм танцевал танго с невестой, прижимая дочку к себе всем телом и воображал, что катает ее на раме велосипеда.