Ольга Литаврина - Пока мы рядом (сборник)

Вот тогда я и пристрастилась к джину. Сначала дорогому, из фирменных магазинов, а потом уж сходила любая дешевка в металлических банках. Сначала в строгой тайне от Лехи и от любовников, потом – выставляя напоказ свое пьяное скотство. Хотела бросить, но максимум, на что меня хватало, – день без спиртного. И отныне распорядок стал таким: в понедельник целый день проходил на показе, я крутилась и жеманничала, как девочка, в хорошем настроении от предвкушения скорого выпивона. Вечером заваливались в ресторан – или просто напивались с Лехой дома, следующий день тянулся, как резина, в муках борьбы с похмельем и дрянным настроением. Сил хватало в лучшем случае на один выход, и то не всегда. Дома мы мужественно пили лимонный чай и клялись «покончить с этого дня». Утром чувствовали себя гораздо лучше. Но нашего «героического» настроения хватало только до ужина. И так далее…

И как раз, когда меня вызвали для расторжения очередного контракта и я из последних сил приплелась в твою редакцию занять у тебя деньжонок, мы и встретились с Денькой…

Голос Янки дрогнул, и беззащитно задрожали губы. Мне так хотелось прижать ее крепко-крепко, укрыть от жестокого ледяного дождя нашей жизни, как я не сумел в свое время укрыть самое главное… Но, как и тогда, дождь жизни сковывал мои движения, и храброй маленькой девочке пришлось справляться самой…

– Конечно, вначале Дэн мне вовсе не понравился. Для бесплатной любви я привыкла выбирать высоких плечистых мачо вроде тебя, Сотник, прости за откровенность. А Дэн оказался ненамного выше меня, узкие плечи, широковатый таз, кривоватые ноги.

Я уже вполне могла смотреть на мужчин трезвым оценивающим взглядом. Мне понравилось его лицо, его мягкая улыбка и добрые темные глаза. К тому же, в отличие от его малолетних поклонниц, я сразу увидела, как он старается выглядеть уверенным внешне и как полон противоречий внутренне. Я ведь и сама была такой. Я не тянулась к нему, а сама могла стать опорой. И это привязало Дэна ко мне сильнее всего. Он в то время тоже увлекался рюмочкой, не умел справиться с собой, переставал верить в себя, как мужчина – и погрузился в меня полностью, охотно и безоглядно, как любимое дитя погружается в материнское тепло…

А для меня долгое время все это было не более чем увлечением. Вплоть до того случая в редакционном буфете. Вот пустяковые, казалось бы, мелочи порой неузнаваемо меняют жизнь…

Мы оба были на мели и питались редакционными обедами по Денькиным талонам. При всем своем внимании к людям, избалованный женским обществом Забродин официанток и поварих, казалось, просто не замечал. Они относились именно к тому грубоватому примитивному типу дам, который млел от его мягкой любезности и вульгарно вешался ему на шею в расчете на последующие «африканские страсти». А поскольку Денька вульгарности не переносил, а к «африканским страстям» давно был не способен, ему показалось проще отгородиться от женского коллектива буфетной показным журналистским высокомерием, довольно успешно державшим их на расстоянии. Так что холодность была взаимная.

И в тот день, когда мы особенно спешили, Деньку угораздило опрокинуть бутылочку с кетчупом на стол. Дежурила особо неприятная ему дебелая Зинка, никогда не удостаивавшая вовремя приносить нам заказ. Мы уже вставали из-за стола, и я нисколько не удивилась бы, оставь Дэн все как есть или прикрой для приличия салфеткой. В конце концов, такая уж у них работа… Меня просто сразило, когда он решительно помчался на кухню, в самую гущу разухабистых буфетных бабенок, смущенно выпросил там влажную тряпку и тщательно замыл стол, бегая к умывальнику. И только мое ошарашенное лицо заставило его так же смущенно пояснить:

– Зинка ведь всего третий день на работе, после аппендицита. Помнишь, я тебе говорил, деньги на передачку собирали? Пусть пока посидит в подсобке, ей и без нас уборки хватит!

Вот тогда мне стало ясно, что я пропадаю окончательно. А сколько раз он потом проявлял неожиданную заботу обо мне, дикую даже для верного Лехи Пригова! То относил любимые туфли в ремонт, уверяя, что они для меня счастливые. То вместо нудных нотаций просто из-под земли добывал нужное лекарство, после курса которого я даже смотреть на спиртное не могла!

И, конечно, я частенько теперь оставляла Леху в моей уютной норке и уезжала к одинокому Забродину, и жизнь снова взлетела до небес, как твои красковские качели. Дэн говорил, что, выпив, ты частенько вспоминал про них. Мужчины снова толклись вокруг, снова наперебой приглашали на показы, я оказывалась в зените успеха, как писала жестокая пресса, «на излете модельной карьеры». А мне было решительно наплевать: я отпустила то радостное и детское, что хранила от мира, отдала всем свою красоту и молодость, а Дэну – свое слабое женское сердце. И мир в ответ поделился со мной и светом, и радостью, и славой, и немыслимой, как ты говоришь, любовью.