Марк Смит - Вкуснотища

— Сколько времени, по-твоему, это может занять?

— Всю ночь.

Уилсону ответ явно пришелся не по вкусу. Он переспросил:

— Всю ночь?

— Лучше уж не торопиться, чтобы не напортачить, ты как считаешь?

— Это ж просто уйма времени.

Джозеф со злостью ответил:

— Не имею ни малейшего желания после возвращения начинать все сначала только потому, что мы не выкроили для них чуть больше времени. У меня и так эта история в печенках сидит.

Уилсон не нашелся, что сказать. Он вообще редко спорил с Джозефом. Ведь тот был самым умным в их семье, самым честолюбивым, он даже учился в университете. Сам Уилсон уступал двоюродному брату практически во всем, если только дело не касалось одной заветной области, в которой он разбирался намного лучше Джозефа. А лучше всего он знал толк в футболе.

— Ладно, тебе решать, ты здесь главный.

Джозеф зацепил палочкой еду, запихал ее в рот, после чего вздохнул.

— Прости. Я просто совсем вымотался.

— Не парься. Ты же самый лучший повар в нашенском роду.

Джозеф взглянул на фургон, стоявший рядом с его пикапом у края зарослей.

— Они внутри?

Уилсон пожал плечами.

— Для энтих-то все закончилось.

Джозеф задумчиво кивнул. Потом зачем-то задрал голову и принялся изучать небо. Над ним раскинулась сплошная невозмутимая голубизна. Больше ничего: ни облачка, ни случайной птицы — просто купол вибрирующего, прозрачного света. Он не знал, что именно ожидал увидеть. Может быть, глаза Бога, взирающего на них с укором из своего поднебесья? Ни Джозеф, ни члены его семьи вообще-то не отличались особой религиозностью. Конечно, время от времени его бабушка готовила какуай — подношение богам. Но обычно это совпадало с чьей-либо свадьбой или рождением очередного правнука. Она никогда не делала из этого события, один раз просто выбросила из окна кухни перезрелый банан и сказала, что это какуай, потому что им не помешал бы дождь. Остальные члены семьи не утруждались делать даже это. Разве стоит попусту тратить время и мысли на древние мифы и легенды, когда приходится вкалывать до седьмого пота? Впрочем, что касается Джозефа, то он всегда уважал местные верования. Почему бы и нет? Насколько он знал, в этом мире обитало множество акуас. Кто знает наверняка, являются ли выдумками богиня вулкана, акулий бог или божество водопада? Вокруг гавайцев тьма-тьмущая всевозможных богов и богинь. Это один лишь христианский Бог мог причинять столько страданий, беспощадно разделив мир на хорошее и плохое, правильное и неправильное. Да христианскому Богу просто невдомек, что иногда человек оказывается в таком положении, когда добро и зло меняются местами. А местные боги поймут, почему Джозеф и Уилсон вынуждены были поступить именно так. Они на стороне братьев. По неизвестной причине единственный Бог христиан всегда заодно с жителями материка — с хаоле — и с их угодливыми прислужниками.

Уилсон доел и прервал размышления Джозефа словами:

— Нашенские камни, кажись, готовы.

Дно ямы они утрамбовали десятисантиметровым слоем морского песка. Песок не давал попасть земле в печь и удерживал внутри тепло. Джозеф разрубил пополам банановые стебли, подержал их немного в воде из колодца, обнаруженного рядом с заброшенной постройкой. Потом выстелил песок слоем банановых стеблей, в то время как Уилсон начал перекатывать раскаленные добела булыжники из костра к яме. Вместе они столкнули камни вниз, прямо на банановые стебли, от которых взвился клубами пар в тот же момент, как только горячая поверхность камней соприкоснулась с влажными листьями. Сверху они набросали еще один слой банановых стеблей.

Теперь следовало заняться мясом.

Джозеф пошел вслед за братом к фургону. Уилсон открыл дверцы: в задней части кузова лежали тела двух крупных, обнаженных и мертвых белых. На груди у каждого виднелись следы от выстрелов, кожа вокруг неровных пулевых отверстий почернела и обуглилась.

Джозеф непроизвольно отшатнулся.

— Черт!

— Да ладно тебе, не так-то уж все и страшно.

— Их что, обязательно надо было раздевать?

— Да теперь-то какая разница?

Джозеф помедлил, обдумывая замечание Уилсона. Верно, разницы никакой. И так уже влипли по самые уши, ничего не изменишь.

— Тащи за ноги.

Они вынесли первое тело: тощего, щуплого парня с пышными усами и рыжеватыми волосами — прическа в духе семидесятых, когда пряди наполовину закрывают уши. Джозефу вдруг пришло в голову, что этот белый, должно быть, считал себя похожим на крутого техасского рейнджера, но на самом деле больше смахивал на торговца машинами. Они опустили труп прямо на раскаленные камни; тотчас же кожа стала шипеть и издавать характерный при жарке мяса треск. Воздух наполнился смешанным неприятным запахом жареного мяса и чего-то еще, неопределенного. Братья зажали носы.