Франсуаза Саган - Когда приближается гроза

– Вы мне тоже ужасно нравитесь, Ломон. Мне всегда нравились высокие, сильные и грубые мужчины, сентиментальные и неловкие нотариусы богачей. Они, как правило, не враги беднякам. Вы, похоже, не такой злой, как остальные, и не такой самодовольный. Может, вас красит недворянское происхождение.

– Может, и красит. Потому я и умру завтра, как подобает принцу, – ответил я, смеясь.

– А кто ваш противник? Толстяк Норбер? Этот хорошо целится. Он импотент. Обычно такие бывают жестокими. Они бессильны в одном, так наверстывают в другом. Ясное дело, эта свинья выберет пистолет.

– Импотент? – вырвалось у меня, и тут же мне стало стыдно от неуместного любопытства.

Я поднялся, внезапно отдав себе отчет, что вот так сидеть с ней и болтать означает принимать участие в лживой комедии, которая может обернуться трагедией для Флоры. Увидев, что я собираюсь уйти, она улыбнулась:

– Норбер умрет раньше вас.

Можно подумать, она пообещала мне шоколадное пирожное после воскресной мессы.

Я вернулся в бальный зал и заметил, что, вместо того чтобы испортить приглашенным настроение, недавний инцидент всех только развеселил. Д’Орти, несомненно, был хорошим хозяином дома: у него звучала прекрасная музыка, водились хмельные вина, изысканные кушанья и прелестные незнакомки и, наконец, была такая тема для разговоров, которая заслуживала просто салюта. Все только и говорили что о дуэли. Некоторые из мужчин одобряли Шуазе, некоторые Жильдаса, причем последних единодушно поддерживали дамы. Что до меня, то я не без удовольствия отметил, что обо мне уже скорбят. Все мои клиенты молча, с повлажневшими глазами, пожимали мне руку и смущенно бормотали о моих талантах нотариуса. Были, правда, и такие, кто цинично спрашивал, в каком состоянии их дела на бирже, и я не без радости констатировал: случись что со мной, неприятностей им не избежать. Маркиз Дуаллак совершенно открыто сожалел о луге, который я не успел для него приобрести. Я ему ответил, что дело пока не сдвинулось, но я дам ему ход послезавтра. Он пессимистически покачал головой, и мне пришлось объяснить, что он сильно ошибается, если думает, будто я тотчас вскочу на коня и помчусь покупать ему лужок. Я не собираюсь ради нескольких арпанов [11]земли проводить бессонную ночь перед дуэлью. По правде говоря, в этот день я потерял клиента.

Д’Орти, наоборот, повел себя достойно. Он очень сокрушался по поводу моих навыков фехтовальщика и стрелка, после чего отправился к Шуазе-младшему и вернулся подавленный. Этот молодой человек, прекрасный стрелок, выбрал пистолеты. По причине своей чудовищной глупости он, конечно, не станет сохранять жизнь человеку, который просто неспособен причинить ему зло. Незадолго до него приходил Жильдас и предложил взять на себя моего противника и драться с обоими братьями по очереди, если не придет отказ от обоих. Всем хотелось полюбоваться, как прольется моя невинная кровь, ведь ее, по причине отсутствия в ней голубизны, пролить будет не жалко. Д’Орти был очень огорчен, я тоже. Причем перспектива меня гораздо более огорчала, чем пугала. Сказать по правде, мысль, что я могу нелепо погибнуть от руки человека, с которым едва знаком, за обожаемую женщину, к которой ни разу не прикоснулся, казалась мне такой абсурдной, что я не чувствовал ничего, кроме смутного отвращения и отчаянной усталости. Общество же приняло это за героизм. Я ожидал, что мое безрассудство станут хвалить так же горячо, как все десять лет хвалили мое благоразумие и рассудительность. Артемиза даже упала без чувств в мои объятия, орошая театральными слезами манишку и оплакивая нашу несостоявшуюся любовь, которую сама загубила.

Несколько самых приветливых в Шаранте дам, сраженные нашим объятием и моей распущенностью, отвели меня в сторонку и принялись уверять в своих нежных чувствах и в том, что никогда меня не забудут. Видимо, начиная с послезавтра мне гарантировано почетное место в их сердцах. Так призрак покидает комнату и начинает бродить по лестницам и коридорам, и они тоже становятся призрачными. Я знал, что Флора и Жильдас меня ждут, но видеть их у меня уже не было сил. Я отправился в постель, вытянулся и решил заснуть, ни о чем не думая, провалиться в бессознательное состояние. Обычно это с легкостью получалось у моих подружек. Последнее, что я увидел, прежде чем туда провалиться, была вальсирующая Марта, которая сеяла раздоры среди своих воздыхателей.

Я пришел в себя, когда уже стоял в белой полурасстегнутой рубашке на другом конце поля, напротив Норбера де Шуазе, под дулом нацеленного на меня пистолета. Я всегда очень тяжело просыпался и, прежде чем приступить к работе или показаться кому-нибудь на глаза, по утрам всегда около часа разминал свое бескостное тело в пространстве между кабинетом и туалетной комнатой. Привычная ситуация повторилась в то свежее белесое утро, и я, несмотря на драматизм своего положения, дрожал и не понимал, зачем я здесь. Я был один, друзья меня покинули. Сознание внезапно прояснилось только в последнюю минуту. Я открыл глаза и увидел поле, бледно-голубое небо, траву под ветром, холмистую равнину. Это были моя земля, мое небо и моя рука. И в ней зажат какой-то незнакомый тяжелый и холодный предмет: заряженный пистолет, который своим весом и прикосновением внушал мне ужас. Нам с Норбером выпало биться первыми, и в отдалении я увидел Жильдаса, тоже в белой рубашке, уставившегося в землю. Мне показалось, что в дверном проеме мелькнуло опухшее от слез лицо Флоры. «Ведь эта собака сейчас меня застрелит!» – подумал я вдруг. И все мои мускулы напряглись, больше от гнева, чем от страха.